Владимир Лорченков: Последняя любовь лейтенанта Петреску

– Когда мне захочется переспать с философом, я поеду в Калининградскую область, – говорил он друзьям, – и посплю на могиле Канта.

Правда, связь его с Натальей омрачало то, что встречались они слишком редко, всегда на схемных квартирах (и никогда у нее дома, где ему так хотелось побывать) и всегда только она звонила ему перед этим.

– Я же мужчина, дорогая, – говорил, поправляя галстук, Константин, – мне приятно почувствовать, что и от меня что-то зависит.

– А от тебя, – вскакивала она с постели, – пузанчик, ничего не зависит. Ни-че-го.

И снова смеялась. Константин не выдерживал, улыбался, и обнимал ее, жадно внюхиваясь в воротник ее рубашки, наброшенной на голое тело.

– Ты спишь еще с кем-нибудь? – спрашивал он в макушку Натальи.

– Да, – роняла она.

– С кем? – ревниво мучил себя Танасе.

– С Кем-Нибудь, – дразнила его девушка, и утанцовывала в другой конец комнаты, одеваться.

Опустошенный Константин подходил к окну, и мрачно глядел на шпиль старинной гостиницы «Лондон», что почти в самом центре Кишинева. Отсюда был виден весь центр: даже киоск, где продавали шаурму арабским студентам. Неплохо бы, лениво думал Константин, затягиваясь сигаретой, хоть раз ее попробовать. Говорят, вкусно.

– Отнесись к этому проще, – говорила, забавляясь, Наталья, – мы развлекаемся, вот и все.

– Да, – шумно выдохнув, соглашался Танасе, и спрашивал, – у тебя есть мечта?

– А что? – она редко отвечала на вопросы, это выводило его из себя, но пока он сдерживался.

– Я бы нашел магазин, где продаются мечты, и купил твою самую заветную.

– Ты, как и все молдаване, поэт, – хохотала Наталья, натягивая чулки, – и, как все молдаване, плохой поэт.

– Шовинистка, – шлепал он ее по заду.

Она же хватала его за руку, и галстук вместе с костюмом снова летели к чертям под диван, и она снова запрокидывала голову, и снова и снова и снова вжимая ее бедра в старый диван (я словно виноградный пресс, – думал он, судорожно дыша), Константин шептал, схватив ее за волосы:

– Волосы твои между ног вьются, как мягкий ворс на молодом початке. Я обдеру зубами тебя, мой початок, я прожую твою молочную плоть. Тело твое…

На седьмое свидание она, смеясь, накормила его вареной кукурузой.

– Осама, – склонился перед молчаливым афганцем Саид, – позволь мне быть твоей правой рукой. Ты великий человек. Спрятаться здесь, в этой дыре, в то время, как тебя ищут по всему миру американские шакалы…

Афганец недоуменно поднял брови, и стал лишь чуть быстрее нарезать овощи. После того, как убили Ахмеда, который делал это, луком пришлось заняться Осаме. Саид все стоял на коленях, вытянув губы к поле рубашки афганца. Несколько минут мужчины работали молча. Наконец афганец не выдержал, и спросил Сержиу.

– Что это с ним?

– Он думает, что вы – Бен Ладен, – почтительно ответил зять хозяина киоска.

– Это еще почему?

– Ну, во-первых, – неуверенно начал Сержиу, – вас зовут Осама…

– Логично, – хмыкнул Осама, – ничего не скажешь.

– Во-вторых, вы очень на него похожи

– На кого?

– На великого воина, грозу неверных, Бен Ладена, – нарушил почтительное молчание на полу Саид.

– То есть, по-твоему, я похож на Бен Ладена? – грустно заключил Осама, очищая следующую луковицу.

– Так точно! – восторженно ответил Саид и вновь принялся целовать подол рубашки Осамы.

– Как же я могу быть Бен Ладеном, если я на него только похож? – зловеще спросил Осама, и на мгновение прекратил резать лук.

Сержиу показалось, что сейчас в киоске для шаурмы произойдет еще одно убийство. Горло его сжалось, но попыток перехватить руку Осамы он не сделал: Сержиу боялся мусульман, и считал их сумасшедшими жестокими людьми. Когда коллеги-арабы начинали разговаривать на своем языке в его присутствии, Сержиу казалось, что они обсуждают террористический акт. Не больше, не меньше. Жестокие звери, думал он, опасливо и восхищенно подливая соусу в шаурму. Именно поэтому он женился на дочери владельца киоска: чтобы все боялись его, Сержиу, зятя сумасшедшего жестокого мусульманина. Добряк Махмед об этом и не подозревал.

– Итак, вы – не Осама, – хриплый шепот Саида прозвучал в киоске как-то особенно неприятно.

– Напротив, мой друг. Я – Осама, – усмехнулся афганец.

– О, великий вождь, – вновь заползал перед коллегой на коленях Саид, – как ты мудр и умен. Я даже на мгновения поверил в то, что ты не Осама.

– Разумеется, я Осама, – потрепал его по плечу афганец, – а теперь вставай и режь помидоры.