Ярослав Питерский - Падшие в небеса

— Да не спрашивали! Но вот поэтому я и хотел…

— Ты хотел отомстить? Им за муки твои,… отомстить и обречь их на муки?

— А что в этом такого? Они же сами совершили грех!

— Да это так… но…

— Опять но?! Когда же будет… справедливость?! — воскликнул Клюфт.

— Справедливость?! А что ты имеешь в виду под словом справедливость? Муки этой девочки ты считаешь справедливостью? — ухмыльнулся Иоиль. — Ты хочешь обречь ее на муки? Ради справедливости? Так ли?

— С чего ты взял, что я хочу зла этой девочки? — обиделся Клюфт.

— Знаю, ты не хотел,… но такая мысль явно мучила тебя… Павел Сергеевич махнул рукой и вернулся в кресло. Он упал в него обреченно и опустошенно. Зажмурился.

— У тебя все так вот гладко и понятно. Гладко и понятно! Пришел,… появился,… сказал красивые слова. А, тут, тут не все так гладко! Не все!

— Я знаю, знаю, не все, — ухмыльнулся богослов.

— Да, что ты знаешь? Красивые разговоры и все…

— Да ты никогда в него и не верил, не вперил. Вот в чем беда. Ты заставляешь себя верить — что ты веришь! Напрягаешь свое сознание! Делаешь вид… и сомневаешься в своей вере…. Так ведь?! Сознайся! Ты верил в него лишь в критические и трудные минуты! Как было удобно тебе! Когда был Бог нужен тебе, тогда ты в него верил, а вот сейчас опять срываешься и вновь требуешь тебе помочь? Опять тебя приперла жизнь и тебе плохо, и ты просишь его помочь? Так не бывает! Не бывает, ты же сам понимаешь, нельзя верить лишь тогда когда требуется помощь и совет!

— Неправда! Неправда! Я верю в него! Я поверил, тогда в том холодном и грязном бараке! Тогда! Да, да я поверил в Бога! Я поверил! Я знаю он мудрый и все же, все же!

— Ты хочешь сказать, почему вновь испытывает он тебя? Да?

Клюфт молчал. Ему захотелось плакать. Просто вот так разрыдаться тут в кресле. Так разрыдаться, что бы от натуги разорвалось сердце.

— И все же я сажу тебе, что бы ты понял, и я верю, ты поймешь! Ты уже мудрый человек, ты столько увидел в жизни, ты должен понять. Тогда ты уразумеешь правду, и правосудие, и прямоту, всякую добрую стезю. Когда мудрость войдет в сердце твое, и знание будет приятно душей твоей. Тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя. Дабы спасти тебя от пути злого, от человека говорящего ложь, от тех которые оставляют стези прямые, что бы ходить путями тьмы. От тех, которые радуются, делая зло, восхищаются злым развратом. Знай и помни это и тебе будет легче. Клюфт молчал. Он знал, Иоиль сейчас уйдет и не известно появится ли снова. Может это их последняя встреча, может и так… Но спрашивать об этом Павел Сергеевич не хотел, и может даже боялся. Он откинул голову назад и, зажмурив глаза, просто ждал. Ждал тишины, и она наступила.

— Целомудрие мыслей! Словосочетание-то, какое придумали? Целомудрие мыслей! Бред! Думать и то нельзя о грешном! Это смешно, смешно и ненормально! — человек сидел за столом и, попивая вино из большого бокала, ел какой-то салат, тыкая в зелень вилкой. Между этими двумя занятиями он небрежно бросал своему собеседнику презрительным тоном фразы, которые звучали немного смешно и картаво, из-за непрожеванной пиши:

— Как можно подумать о красивой бабе? Как? Да просто можно подумать, что у нее красивая задница и большие груди! И ее можно затащить в постель! Вот и все! Что тут нового? Что? Мужик банально хочет бабу! Природа. Инстинкт размножения его-то никто не отменял. Его собеседник чувствовал себя неуютно за этим столиком в ресторане. Мужчина как-то скованно и немного боязливо временами тоже брал бокал и глотал вино. К еде он не притрагивался, внимательно рассматривая человека напротив, а тот продолжал напористо говорить:

— Вы поймите уважаемый, Валериан Степанович, то, что вы вот так всего боитесь, и даже думать, в конце концов, вас и уничтожит! Человеки мрачные и кровожадные существа, они готовы съесть друг друга за любую мелочь! А вы о бабе, подумать плохо не можете, стыдно видите ли вам!

— Да, но,… все равно, то, что вы мне говорите не приемлемо. Одно дело о женщине пошло подумать, а другое… окончательно пасть ведь можно очень быстро. Человек упадет и не заметит, как окажется на самом дне,… а я не хочу этого! Мне противно и чуждо это! Собеседник чуть не поперхнулся. Он закашлялся и, схватив бокал со стола, сделал несколько крупных глотков. Отдышавшись, он вытер губы тряпичной салфеткой, заткнутой за воротник рубашки и противно скорчив лицо, словно его кто-то ущипнул, пропищал: