Ярослав Питерский - Падшие в небеса

— Что?!!! Что ты имеешь в виду? Нелюбкин махнул рукой, он продолжал улыбаться, вернее ухмыляться:

— А, то и сказал! И выйдете из кабинете моего! Идите домрой кефир пейте и мемуары свои строчите. Пока есть время. И молите Бога, что бы президент Ельцин не дал команду раскрыть архивы ваши лубянские, а то тогда и на кефир у вас не будет… А если вздумаете кому жаловаться, что вас тут, мол, унизили и оскорбили, то я на вас на самого телегу накатаю, что вы давите на следствие.

Кому думаете, поверят? Мне помощнику прокурора и следователю или вам, пенсионеру из ведомства, которое сейчас не в большом почете у власти, да и у простых людей. Я за себя еще могу постоять. Да и вам уже веры то нет. Вас воспринимают лишь по инерции, в сущности, вы уже никому не нужны. Никому! Вы сами-то подумайте! Старик встал, нет, он не растерялся, нет, но было противно и немного страшно. Страшно от смысла слов этого человека. Страшно от реальности сказанного, от реальности происходящего. «Вот, как может ранить правда. Вот так. Сколько раз я сам, говоря правду — добивал человека, делал его податливым и послушным, делал с ним все что хотел, стоило только сказать правду. Горькую правду. Старые волки, тоже должны однажды промахнуться и тогда более молодые и матерые самцы, добьют вожака или просто выгонят его из стаи, обрекая на одиночество и смерть от голода». — Маленький подумал это вовсе не с горечью, а с каким-то обреченным согласием к своим мыслям. Он медленно встал и еще раз, взглянув на Нелюбкина, тихо и жестко сказал:

— А ведь я приду, приду и тогда говорить жестко будут уже другие люди. Ты поверь в это и запомни мои слова. Маленький не захотел уходить с этого поля боя побежденным, нет. Даже понимая, что Нелюбкин выиграл эту дуэль, Андрон Кузьмич решил покинуть кабинет, как он это делал много раз в своей служебной карьере, деля вид, что последнее слово осталось за ним и расплата для его противника, неминуема. Когда старик вышел, Нелюбкин долго смотрел на закрытую дверь, затем достал сигарету. Он сидел, курил и что-то бормотал себе под нос.

Вилор медленно шел по длинному коридору. Ему было больно переставлять ноги, гудела голова, каждое движение отдавалось тупой болью в мозг. Ломило руки и икры, а мышцы бедер, так вообще казалось, были чужие и ничего не чувствовали, они от ударов дубинкой потеряли, как ощущал Щукин эластичность и упругость. Мышцы, словно старый картон трухлявый и шершавый, не выдерживали физической нагрузки и веса тела и постоянно тряслись, как крыло самолета во время турбулентного потока.

Экзекуция в подвале заставила задуматься еще раз, человек вовсе не совершенное создание, если после элементарных, далеко не смертельных ударов резиновой палкой, он превращается в кусок нетранспортабельного мяса и набора костей. Вилор с грустью и даже страхом думал, что его вновь ведут в этот страшный подвал, а точнее в этот страшный и темный каменный бокс, где ему вновь пропишут партию смачных примочек резиновым массажером.

Но его сейчас вели явно не в подвал. Когда они подошли к лестнице его толкнули по направлению вверх, затем по длинному коридору провели в соседний корпус тюрьмы. Это было здание, где находилась администрация следственного изолятора. Так, по крайней мере, это понял Вилор. Тут находились вовсе не камеры, а кабинеты. Поскольку двери были не железные, а деревянные, и еще на окнах хоть и были решетки, но они были сварены не виде обычных крестов, а по каким-то странным лекалам, в виде полукругов и лучей по диагонали. Явно этот корпус предназначался не для содержания арестантов, а совсем для других целей. Охранники, подвели Щукина к одной из дверей и без привычного окрика: «лицом к стене», втолкнули его в помещение. Это был кабинет, очень напоминавший тот, в котором его допрашивал следователь Нелюбкин. Тот же длинный синий стол, со стульями, прикрученными к полу. Больше никакой мебели, лишь корявая плохо сделанная лавка в углу.

Рядом со столом стояли два человека. Одним был худой старик с седыми волосами, зачесанными назад и толстыми роговыми очками на носу, они, так увеличивали глаза, что делали его взгляд неприятным и пристальным. Второй мужчина помоложе, но тоже, как показалось Вилору — человек преклонного возраста. Правда, этот второй, был полной противоположностью высокого старика. Низенький и коренастый, он был похож на повара из провинциальной столовой, розовые пухлые щеки и немного озорная улыбка из-под толстеньких губ. Оба человека стояли и внимательно смотрели на Вилора. Щукин оглянулся и увидел, что охранники в кабинет не вошли и остались стоять возле двери в коридоре. Вилор тяжело вздохнул и сделал шаг вперед. Тот, что был коренастый и пухленький неожиданно приветливо, как-то радостно спросил: