Чак Паланик - Колыбельная

Рабочие рассмеялись. И закинули лопату обратно в кузов.

Мешок зашевелился, и внутри кто-то тихонечко застонал.

А потом залаял.

И вот — здесь и сейчас. Я пишу эти строки, а старик ждет у себя в машине, неподалеку от нас, но все же достаточно далеко. Мимо проносятся легковушки и грузовики. На той стороне шоссе останавливается “универсал”. Они приехали всей семьей. Они открывают багажник, и внутри — мертвая рыжая кошка. Чуть подальше — женщина с ребенком сидят у обочины на раскладных стульях, а рядом с ними, на бумажном полотенце, лежит хомячок.

Еще дальше — пожилая пара. Они стоят, держа зонтик от солнца над молодой женщиной, обмякшей в инвалидной коляске.

Старик, мать с ребенком, семейство в “универсале” и пожилая пара — все с надеждой вглядываются в машины, которые проносятся милю.

Иисус Задавленных Зверюшек появляется каждый раз на новой машине: двухдверной, четырехдверной или в пикапе. Иногда он приезжает на мотоцикле. Однажды приехал в машине с жилым прицепом.

На фотографиях и на видео — это всегда молодой человек с длинными светлыми волосами, рыжей козлиной бородкой и шрамами на щеках. Один и тот же молодой человек. С ним всегда приезжает женщина, но она никогда не выходит из машины.

Пока я пишу эти строки, Сержант целится в нашу шубу. Старая меховая шуба. Кетчуп и мухи. Наша приманка. Как и все остальные, мы здесь ждем чуда. Мы ждем мессию.

Едем в машине. Все, что снаружи, — желтое. Желтое до самого горизонта. Но не лимонно-желтое, а желтое, как теннисный мячик. Как желтый теннисный мячик на ярко-зеленом корте. Мир по обеим сторонам шоссе — одного цвета.

Желтого.

Вздымаются, пенятся волны желтого, расходятся рябью под порывами горячего ветра от проносящихся мимо машин, плещутся через гравиевые обочины и бегут к желтым холмам. Желтые. Светят желтым в машину. Нас четверо: я, Элен, Мона и Устрица. Наша кожа и наши глаза — все желтое. Подробности об окружающем мире. Он желтый.

— Brassica tournefortii, — говорит Устрица. — Марокканская горчица в цвету.

Мы едем в машине Элен, где пахнет горячей кожей. Элен за рулем. Я сижу впереди, рядом с ней. Устрица с Моной — на заднем сиденье. На сиденье между нами — между мной и Элен — лежит ее ежедневник. Красный кожаный переплет липнет к коричневой коже сиденья. Атлас автомобильных дорог США. Компьютерная распечатка списка всех городов, где в библиотеках есть книжка , которая нам нужна. В желтом свете синяя сумочка Элен кажется зеленой.

— Как же красиво. Я бы все отдала, чтобы быть индианкой. — Мона смотрит в окно, прислонившись лбом к стеклу. — Родиться в племени черноногих или сиу лет двести назад... родиться свободной и просто жить в полной гармонии с природой. В мире, где все натуральное.

Я тоже смотрю в окно, прижавшись лбом к стеклу, Мне интересно, что там такого красивого видит Мона. В машине работает кондиционер, но стекло — обжигающе горячее.

Странное совпадение, но в атласе автомобильных дорог весь штат Калифорния раскрашен точно таким же ярко-желтым цветом.

Устрица громко сморкается, фыркает и говорит Моне:

— Индейцы этого не видели.

Он говорит, у ковбоев не было перекати-поля. Перекати-поле — русский чертополох — появилось в Америке только в конце девятнадцатого века. Семена завезли из Евразии на шерсти овец. Семена марокканской горчицы завезли вместе с землей, которую использовали как балласт на парусных судах. Те серебристые деревья — это лох узколистый, elaegunus augustifolia. Эта белая пушистая травка, похожая на кроличьи уши, что растет вдоль обочины, — verbascum thapsus, царский скипетр, или коровяк высокий. Искореженные черные деревья, которые мы проехали только что, — robina pseudoacacia, робиния лжеакация, или белая акация. Темно-зеленый кустарник с ярко-желтыми цветами — ракитник метельчатый, cytisus scoparius.

Это все проявления биологический пандемии, говорит он.

— Все эти старые голливудские вестерны, — говорит Устрица, глядя в окно на просторы Невады, примыкающие к шоссе, — с перекати-поле, костром кровельным и другими растениями-травами. — Он говорит, качая головой: — Изначально их на континенте не было. Но это все, что у нас осталось. — Он говорит: — Сейчас в природе не осталось почти ничего натурального.

Устрица колотит по спинке моего сиденья:

— Эй, папаша. Какая в Неваде самая крупная ежедневная газета?

“Рено”, говорю. Или “Вегас”?