Чак Паланик - Призраки

Кора Рейнольдс продолжает есть вишню и сливки с пыльного ковра у кресла Святого Без-Кишок.

Мисс Америка говорит:

— Это еще не все… — и замахивается ножом, как будто целясь в собравшихся. Один быстрый замах, одно движение руки — и нож вонзается в спинку дворцового кресла в дальнем конце холла. Лезвие утоплено в синем бархате, рукоятка еще дрожит.

Агент Краснобай говорит из-за своей видеокамеры:

— Снято.

Кора Рейнольдс продолжает облизывать липкий ковер своим розовым замшевым язычком.

Граф Клеветник что-то пишет в блокноте.

— Так что там на вилле Диодати, миссис Кларк? — говорит Леди Бомж.

— Там было пять кошек, — говорит мистер Уиттиер.

— Пять кошек и восемь больших собак, — говорит миссис Кларк, — три обезьянки, орел, ворон и сокол.

Это было в 1816 году. Компания молодых людей приехала летом на виллу у озера. Почти все время они просидели дома — из-за непрекращающегося дождя. Женатые и неженатые. Мужчины и женщины. Они читали друг другу истории о привидениях, но все книги, которые были на вилле, были откровенно плохими. И молодые люди решили, что надо самим что-нибудь написать. Страшные истории. Чтобы развлечь друг друга.

— Как на «Круглом столе в „Алгонкине“? — спрашивает Леди Бомж у бриллианта у себя на пальце.

Просто компания друзей, которые пытаются напугать друг друга.

— И что они написали? — говорит мисс Апчхи. Эти заскучавшие люди из среднего класса, просто пытавшиеся убить время. Запертые все вместе в сыром летнем доме.

— Да так, ничего особенного, — говорит мистер Уиттиер. — Всего-навсего «Франкенштейна».

— И «Дракулу», — говорит миссис Кларк. Сестра Виджиланте спускается по лестнице со второго этажа. Проходит через холл, заглядывает под столы и за кресла.

— Он там, — говорит мистер Уиттиер, указывая размытым трясущимся пальцем на дверь в зрительный зал.

Леди Бомж смотрит туда же, на большую двойную дверь в зал, за которой скрылись и Мисс Америка, и шар для боулинга.

— Мы с мужем были мастерами по скуке, — говорит Леди Бомж и заставляет нас ждать: идет через холл — три, четыре, пять шагов, — чтобы вытащить нож из спинки кресла.

Держа нож в руках, она смотрит на лезвие, проверяет его пальцем, какое оно острое, и говорит:

— Уж я-то знаю, как заскучавшие богатые люди убивают время…

-Для того чтобы ты исчез, — говорит Леди Бомж, — нужно не больше трех докторов.

Исчез до конца своих дней.

Леди Бомж на сцене. Ноги гладкие — без единого волоска.

Ресницы густо накрашены черной тушью.

Зубы отбелены до жемчужного блеска. Кожа выровнена массажем.

Бриллиант на кольце горит, как маяк.

Новый льняной костюм, претерпевший не одну примерку, подкройку, подшивку, подогнан до миллиметра исключительно под нее.

Она вся — живое воплощение неподвижности — сидит, даже не шелохнется, пока целый штат опытных специалистов занимается ею — и только ею, — за большие деньги.

На сцене вместо луча прожектора — фрагменты из фильма:

Как вуаль на лице, сотканная из женщин в мехах. Легкое дуновение шелка.

Кадры сменяют друг друга: доспехи из золотых и платиновых украшений, предупреждающие сигналы.

Красные вспышки рубинов, канареечно-желтый отблеск сапфиров.

— Когда у тебя отец — гений, это невесело, — говорит Леди Бомж.

Или мать, или муж, или жена… спросите любого.

Из тех, кто богат.

Но всего-то и нужно, что трое врачей…

Врачебный консилиум по вопросу о принудительном лечении.

— По-настоящему неординарные люди, — говорит она, — по-настоящему счастливы только тогда, когда полностью посвящают себя своему занятию.

Если бы Томас Эдисон был жив.

Мадам Кюри, Альберт Эйнштейн.

Их жены, мужья, дочери и сыновья, не раздумывая, подписали бы все необходимые документы.

Незамедлительно.

— Чтобы защитить свой доход, — говорит Леди Бомж.

Нескончаемый поток денег, поступающий с гонораров и отчислений за использование изобретений и патентов.

Вуаль, сотканная из терапевтических процедур и сеансов маникюра, из благотворительных приемов и театральных лож, струится по разглаженной коже лица Леди Бомж.

Она говорит: