Чак Паланик - Дневник

Опустившись на ступени, Энджел продолжает:

– Потому я и нанял его поработать в моем доме. Потому я и последовал за ним сюда.

Он и Мисти на лестнице, между ними торчит ее гипс. Энджел Делапорт близко склоняется, – дыхание наполнено запахом красного вина, – и говорит:

– Я хочу только, чтобы ты рассказала мне, зачем он запечатывал эти комнаты. И комнату здесь – номер 313 – в этой гостинице?

Зачем Питер пожертвовал жизнью ради брака с ней? Его граффити – были не угрозой. Энджел говорит – в них было предупреждение. О чем Питер пытался всех предупредить?

На лестничной площадке над ними распахивается дверь, и голос произносит:

– Вот она где.

Это Полетт, женщина с конторки. Тут Грэйс Уилмот и доктор Туше. Здесь Брайан Гилмор, заведующий почтовым отделением. И пожилая миссис Терримор из библиотеки. Брэтт Питерсен, управляющий гостиницы. Мэтт Хайленд из бакалейной лавки. Весь городской совет спускается к ним по лестнице.

Энджел близко склоняется, стиснув ей плечо, и говорит:

– Питер не кончал с собой, – показывает вверх по лестнице и добавляет. – Это они. Они его убили.

А Грэйс Уилмот зовет:

– Мисти, дорогая. Тебе пора возвращаться к работе, – она трясет головой, причмокивает языком и говорит. – Мы уже почти, почти совсем закончили.

И руки Энджела, шоферские перчатки, отпускают ее. Он подается назад, став на ступень ниже, и продолжает:

– Питер меня предупреждал, – быстро переводя взгляд с нависающей толпы на Мисти, потом на толпу, он пятится со словами. – Я только хочу понять, что происходит.

Позади на ее плечах и предплечьях смыкаются руки, поднимая ее.

А Мисти не может выговорить ничего кроме:

– Питер был голубой?

Ты голубой?

Но Энджел Делапорт спотыкается и пятится вниз по ступеням. Скатывается на этаж ниже, все крича в лестничный пролет:

– Я иду в полицию! – кричит он. – На самом деле, Питер пытался уберечь людей от тебя!

ОТ ЕЕ РУК ОСТАЛИСЬ ЛИШЬ болтающиеся веревки, обтянутые кожей. Шейные позвонки будто слеплены ссохшимися жилами. Воспалены. Натерты и измучены. Плечи свисают с позвоночника у основания черепа. Мозг запеченным черным булыжником застрял в голове. Лобковые волосы отрастают, чешутся и идут прыщиками у катетера. Пристроив перед собой новый лист бумаги, чистый холст, Мисти может взять в руки кисть или карандаш, – и ничего не будет. Когда Мисти делает зарисовку, заставляя руку что-то выводить, получается какой-нибудь каменный дом. Какой-нибудь розовый сад. Просто ее собственное лицо. Автопортрет-дневник.

Вдохновение как пришло быстро – так и испарилось.

Кто-то стаскивает с ее головы повязку, и солнечный свет чердачного окна заставляет ее сощуриться. Он так ослепительно ярок. С ней здесь доктор Туше, и он объявляет:

– Мои поздравления, Мисти. Все кончено.

То же самое он сказал, когда родилась Тэбби.

Ее самодельное бессмертие.

Говорит:

– Возможно, понадобится несколько дней, прежде чем ты сможешь стоять, – и просовывает руку, обвив ее спину, подхватив ее под мышки, – и поднимает Мисти на ноги.

На подоконнике кто-то бросил обувную коробку Тэбби, набитую бижутерией. Переливчатые дешевые осколки зеркала, ограненные под бриллиант. Каждый угол отражает свет в определенном направлении. Восхитительно. Тайный костер, там, в свете солнца, отраженного океаном.

– У окна? – спрашивает доктор. – Или тебе лучше б отдохнуть?

Вместо «отдохнуть» Мисти слышится подохнуть.

Комната в точности такая, какой ее помнит Мисти. Подушка Питера на кровати, его запах. Картины – все до одной – исчезли. Мисти интересуется:

– Что вы с ними сделали?

Твой запах.

А доктор Туше направляет ее к стулу у окна. Опускает на одеяло, простеленное на стул, и говорит:

– Ты сделала очередной замечательный труд. Лучшего мы пожелать не могли.

Он раздвигает шторы, обнажая океан, пляж… Летние люди оттесняют друг друга, пробираясь к воде. Мусор вдоль линии прибоя. Мимо пыхтит пляжный трактор, волоча каток. Стальной цилиндр катится, отпечатывая на сыром песке равносторонний треугольник. Чью-то корпоративную эмблему.

Около эмблемы в песке напечатано – «Используя былые ошибки, чтобы построить лучшее будущее».

Чья-то туманная проповедь в лозунге.

– На следующей неделе, – замечает доктор. – Эта компания раскошелится, чтобы стереть свое имя с острова.

Непонятному можно придать любой смысл.

Трактор тянет каток, отпечатывая послание снова и снова, когда его смывают волны.