Чак Паланик - Дневник

Диван пересекает какая-то Питерова надпись. Его черные слова ползут по семейным фото в рамочках на стене. По вышитым подушкам. По шелковым абажурам. Он задернул плиссированные шторы и краской вывел слова поперек их внутренней стороны.

Ты вывел.

Энджел берет из ее руки пузырек и поднимает его к свету, падающему из окна. Трясет пузырек с капсулами. Говорит:

– Здоровые.

Желатиновая капсула у нее во рту размягчается, и внутри вкус соленой фольги, вкус крови.

Энджел вручает ей фляжку джина, извлеченную из сумки для фотоаппарата, и Мисти с бульканьем заглатывает полный рот горечи. Просто на заметку – она пьет его выпивку. На худфаке учат, что в среде наркотиков существует этикет. Положено делиться.

Мисти предлагает:

– Выручайте себя. Берите одну.

А Энджел отщелкивает крышку пузырька и вытряхивает парочку. Роняет одну в карман, со словами:

– На потом.

Заглатывает оставшуюся с джином и корчит жуткую гусиную гримасу, склонившись вперед и выставив красно-белый язык. Зажмурив глаза.

Эммануил Кант и подагра. Кэрен Бликсен и сифилис. Питер сообщил бы Энджелу Делапорту, что страдание – ключ к его вдохновению.

Раскладывая наброски и акварели по дивану, Мисти спрашивает:

– Что скажете?

Энджел по очереди кладет каждую картину и поднимает следующую. Качая головой – «нет». Одной только прической, из стороны в сторону, как в параличе. Говорит:

– Просто невероятно.

Поднимает еще картину и спрашивает:

– Вы какими принадлежностями пользуетесь?

Какой кистью?

– Соболевой, – отвечает Мисти. – Иногда беличьей или бычьего волоса.

– Да нет же, глупая, – говорит он. – На компьютере, для набросков. Не могли же вы сделать такое ручными приспособлениями, – он стучит пальцем по замку на одном рисунке, потом стучит по коттеджу на другом.

Ручными приспособлениями?

– Вы же пользуетесь не только линейкой и циркулем, так? – допрашивает Энджел. – И транспортиром? У вас получаются точные, идеальные углы. Вы используете трафарет или лекало, верно?

Мисти спрашивает:

– Что такое «циркуль»?

– Ну, как в школьной геометрии, – объясняет Энджел, растопыривая большой и указательный палец и демонстрируя. – На одной ножке иголка, в другую вставляют карандаш, чтобы строить идеальные кривые и окружности.

Он поднимает картину с домом на склоне холма, над берегом моря, где океан и деревья переданы просто оттенками синего и зеленого. Единственный теплый цвет – желтая точка, огонек в окне.

– Эту я мог бы разглядывать вечно, – говорит.

Синдром Стендаля.

Говорит:

– Я дам вам за нее пятьсот долларов.

А Мисти отзывается:

– Не могу.

Он вынимает из портфолио еще экземпляр и спрашивает:

– А как насчет этой?

Она не может продать ни одну.

– Как насчет тысячи? – предлагает он. – Я дам вам тысячу за одну эту.

Тысяча баксов. Но Мисти все равно отвечает:

– Нет.

Глядя на нее, Энджел говорит:

– Тогда я даю вам десять тысяч за все вместе. Десять тысяч долларов. Наличными.

Мисти берется ответить «нет», но -

Энджел говорит:

– Двадцать тысяч.

Мисти вздыхает, и -

Энджел говорит:

– Пятьдесят тысяч долларов.

Мисти смотрит в пол.

– Ну почему, – недоумевает Энджел. – У меня возникает чувство, что вы ответите «нет» и на миллион долларов?

Потому что эти картины незакончены. Они не совершенны. Их нельзя показывать людям – пока нельзя. Есть еще многие, которые она даже не начала. Мисти не может продать их, потому что они нужны ей, как эскизы для чего-то большего. Они все – части чего-то, что она пока не видит. Они – подсказки.

Кто знает, почему мы делаем то, что делаем.

Мисти спрашивает:

– Зачем вы предлагаете мне столько денег? Это что – какая-то проверка?

А Энджел расстегивает змейку на сумке от фотоаппарата, со словами:

– Хочу вам кое-что показать.

Вынимает несколько металлических блестящих инструментов. Первый – пара острых прутов, которые соединяются одним концом, образуя букву "V". Второй – металлический полукруг, в форме буквы "D", размеченный дюймами по прямой стороне.

Энджел приставляет металлическую "D" к наброску с сельским домиком и говорит:

– Все ваши прямые линии – абсолютно прямые.

Прикладывает "D" к акварели с коттеджем, – а ее линии совершенны.

– Это транспортир, – поясняет он. – Им измеряют углы.

Энджел прикладывает транспортир к одному рисунку за другим, повторяя:

– Все ваши углы как один идеальны. Идеальны углы в девяносто градусов. Идеальны углы в сорок пять градусов, – говорит. – Я заметил это еще по рисунку с креслом.