Чак Паланик - Дневник

И Мисти отвечает:

– Нет, Грэйс, – говорит. – Я пью потому, что вышла замуж за глупого, ленивого, витающего в облаках мечтателя, которого воспитали в духе, что однажды он женится на знаменитой художнице, и который не вынес разочарования, – говорит Мисти. – Ты, Грэйс, засрала мозги своему ребенку, и я не позволю тебе засрать их моему.

Склоняясь так близко, что можно рассмотреть лицевую пудру в морщинах Грэйс, в ее ритидах, и красные паутинки в местах, где помада Грэйс просачивается в морщинки у рта, Мисти требует:

– Немедленно прекрати врать ей, или, клянусь, я завтра же соберу сумки и увезу Тэбби с острова.

А Грэйс смотрит мимо Мисти, на что-то позади нее.

Не глядя на Мисти, Грэйс вздыхает. Говорит:

– Ах, Мисти. Для этого уже слишком поздно.

Мисти оборачивается, а позади нее стоит Полетт, женщина с конторки, в белой блузке и черной плиссированной юбке, и Полетт произносит:

– Простите, миссис Уилмот?

Одновременно – Мисти и Грэйс – спрашивают в один голос – «Да?»

А Полетт извиняется:

– Не хочу прерывать вас, – говорит. – Мне нужно только подложить полено в камин.

А Грэйс закрывает книгу в подоле и произносит:

– Полетт, мы хотим, чтобы ты разрешила наш спор.

Поднимая мышцу frontalis, чтобы выгнуть лишь одну бровь, Грэйс спрашивает:

– Желаешь ли ты, чтобы Мисти побыстрее нарисовала шедевр?

Погода сегодня местами злобная, тяготеющая к отказам и ультиматумам.

И Мисти отворачивается, готовясь уйти. Приостанавливается и чуть оглядывается.

Снаружи шипят и бьются волны.

– Спасибо, Полетт, – говорит Мисти. – Но пора уж всем принять факт, что я так и умру большим жирным ничтожеством.

НА СЛУЧАЙ, ЕСЛИ ТЕБЕ ИНТЕРЕСНО, твой друг с худфака с длинными белокурыми волосами, тот парень, который разорвал мочку уха, пытаясь подарить Мисти сережку, так вот, он уже облысел. Его зовут Уилл Таппер, и он водит паром. Он твоих лет, и мочка у него по-прежнему висит двумя обрывками. Зарубцевавшись.

Возвращаясь на остров на пароме этим вечером, Мисти вышла на палубу. Холодный ветер добавляет лет ее лицу, иссушая и растягивая кожу. Гладкую мертвую кожу ее stratum corneum. Она спокойно пьет пиво в коричневом пакете, когда этот большой пес начинает ее обнюхивать. Пес сопит и скулит. Он поджимает хвост, и глотка его ходит туда-сюда в мохнатой шее, пока он раз за разом что-то сглатывает.

Она берется гладить его, а пес выкручивается и делает лужу тут же, на палубе. Подходит мужчина со свернутым поводком на руке, и спрашивает:

– Вы в порядке?

Всего лишь бедная толстая Мисти в личной коме, усиленной пивом.

Будто бы. Можно подумать, она собирается стоять в собачьей луже и рассказывать чужому человеку всю сраную историю своей жизни, на плаву, держа в руке пиво и давясь слезами. Будто бы Мисти может заявить – ну, раз уж вы спросили, она всего-навсего провела еще один день в очередной замурованной бельевой комнате, читая бред на стенах, пока Энджел Делапорт щелкал снимки со вспышкой и рассказывал, мол, ее засранец-муж в жизни любящий и заботливый, потому что пишет буквы "и", направляя хвостик вверх с небольшой завитушкой, даже когда обзывает ее – «…злое смертельное проклятие возмездия…»

Наши Энджел и Мисти полдня терлись задницами, она обводила разбросанные по стенам фразы, гласящие:

«…мы принимаем грязный приток ваших денег…»

А Энджел спрашивал ее:

– Ничего не ощущаете?

Хозяева паковали семейные зубные щетки, чтобы отправить их на лабораторный анализ, на предмет заразных бактерий. Чтобы подать в суд.

На палубе парома мужчина с собакой спрашивает ее:

– На вас надето что-нибудь с умершего?

Кофта, в которой Мисти, кофта и ботинки, и на лацкан приколота булавка, одно из чертовых жутких здоровенных костюмных украшений, которые дал ей Питер.

Дал ей муж.

Дал ей ты.

Весь день в замурованной бельевой кладовке слова заявляли со стен – «…не украдете наш мир, чтобы заменить разрушенный вами…»

А Энджел сказал:

– Здесь почерк другой. Он меняется.

Сделал еще снимок и прощелкал пленку до следующего кадра, спросив:

– Вы не знаете, в каком порядке ваш муж работал в этих домах?

Мисти рассказывала Энджелу, что новый владелец должен вселяться только после полнолуния. По плотницкой традиции, первым в новый дом должен войти любимый питомец семьи. Затем хлеб семейства, соль, метла, Библия и распятие. И только потом могут въезжать семья и мебель. По суеверию.