Чак Паланик - Дневник

Ужасный огромный комок жира, который, видишь, висит у тебя под подбородком, этот зоб, с каждым днем все растущий и рыхлеющий, – это платизмальная кайма. Весь медленный оползень на лице, подбородке и шее вызывает сила тяжести, которая тянет вниз твою подкожную мышечно-аневротическую систему.

Знакомо звучит?

Если сейчас ты немного смущен, успокойся. Не переживай. Усвоить тебе нужно одну вещь: это твое лицо.

Все, что ты привык считать самым знакомым.

Три слоя твоей кожи.

Три женщины в твоей жизни.

Эпидермис, дермис и жировая прослойка.

Жена, дочь и мать.

Если ты это читаешь – добро пожаловать в реальный мир. Вот куда весь тот славный, безграничный потенциал юности привел тебя. Все твои неисполненные обещания. Вот оно – то, что ты сделал из своей жизни.

Тебя зовут Питер Уилмот.

Усвоить тебе нужно одну вещь: ты оказался сплошным сраным разочарованием.

ЗВОНИТ ЖЕНЩИНА из Сивью, и сообщает, что у нее пропала бельевая кладовка. В прошлом сентябре в ее доме было шесть спален и две кладовки для белья. Она уверена в этом. А теперь у нее только одна. Она прибывает открыть на лето пляжный домик. Выезжает из города с детьми, няней и собакой, и вот они здесь, с кучей багажа, – а ни одного полотенца нет. Все исчезли.

Оп.

Канули в Бермудский треугольник.

По ее голосу на автоответчике, с нарастающими нотками визга, которые все выше, которые звучат сигналом воздушной тревоги к концу каждого предложения, нетрудно догадаться, что ее дико трясет, но в основном от страха. Она говорит:

– Это такой розыгрыш? Умоляю, скажите, что вам за это заплатили.

Ее голос на автоответчике просит:

– Умоляю, я не стану вызывать полицию. Только верните все, как было, ладно?

Позади ее голоса, тихонько, на заднем плане, слышен голос мальчика:

– Мам?

Женщина говорит в сторону от телефона:

– Все будет хорошо, – говорит. – Ну-ка, давайте без паники.

Погода сегодня – крепчающая склонность к отрицанию.

Голос на автоответчике просит:

– Только перезвоните мне, ладно?

Она оставляет номер телефона.

Просит:

– Умоляю…

ПРЕДСТАВЬ, КАК маленький ребенок нарисует рыбью кость, – скелетик рыбы, на одном конце которого череп, а на другом – хвост. Посередине длинный позвоночник, который расчерчивают ребра. Такой рыбий скелетик, который в мультиках свисает у кота из пасти.

Представь, что эта рыба – остров, застроенный домами. Представь такие дома-дворцы, которые нарисует маленькая девочка, живущая в трейлерном парке: каменные домины, на каждом лес печных труб, на каждом горная цепь разных карнизов, крыльев, башенок и фронтонов, все они тянутся выше и выше, к самому громоотводу на вершине. Шиферные крыши. Причудливые чугунные ограды. Сказочные дома, которые топорщатся от эркеров и слуховых окон. Повсюду вокруг – прекрасные сосны, сады роз и мощеные красным кирпичом тротуары.

Буржуазные полуденные грезы несчастной, грязной, оборванной белой малышки.

Весь этот остров был именно той вещью, о которой ребенок, растущий в некоем трейлерном парке – скажем, на помойке вроде Текумеш-Лэйк, штат Джорджия – станет мечтать. Этот ребенок погасит свет во всем трейлере, пока ее мамочка будет на работе. Уляжется на спине на потертый оранжевый ворсистый ковер в гостиной. Ковер воняет так, будто кто-то вступил рядом в собачью кучу. В оранжевом проплавились черные пятнышки от сигарет. Потолок в пятнах сырости. Она сложит руки на груди и вообразит жизнь в тех краях.

Будет как раз то время – поздняя ночь – когда уши тянутся, пытаясь уловить хоть один звук. Когда с закрытыми глазами видно больше, чем с открытыми.

Рыбий скелет. С первого раза, когда взялась за карандаш – она не рисовала ничего кроме этого.

Все время, пока росла наша малышка, ее мамы, кажется, никогда и не было дома. Папу она никогда не знала, а мама ее вроде бы трудилась на двух работах. Одна на паршивеньком заводе по производству стекловолоконной изоляции, одна на готовке баланды в больничном кафетерии. Конечно же, наша малышка мечтала о краях вроде этого острова, где никто не работает, только ухаживает за домом, собирает дикую голубику и шатается в праздности. Вышивает на носовых платках. Складывает цветы в букеты. Где каждый день не начинается с будильника и не заканчивается телевизором.

Она воображала эти дома, – каждый дом, каждую комнату, резной край обшивки на каждом камине. Узор на каждом паркетном полу. Брала все с потолка. Изгиб каждого крана или крепления фонаря. Она представляла себе каждую черепицу. Воображала поздно ночью. Каждый узор на обоях. Каждую кровлю, лестницу и водосточную трубу она рисовала пастелью. Раскрашивала мелками. Каждый мощеный кирпичом тротуар и живую самшитовую изгородь – зарисовывала. Закрашивала красной и зеленой акварелью. Она видела все это, воображала, мечтала обо всем этом. Как ей всего этого хотелось.