Александр Белых - Сны Флобера

В туристической фирме от него потребовали справку о финансовой состоятельности. Недолго думая, Исида повела Ореста в ближайшее отделение Сити — банка и открыла личный счёт на десять тысяч долларов. Этими деньгами он не должен был пользоваться.

В конце недели Исида повезла его в Атами на прогулку. Дорога предстояла долгая: одна пересадка на поезде, потом на автобусе, потом путь пешком в горы, где в кипарисовом лесу стоял её загородный дом.

Тревожимая загадками русской души Ореста, скорее, мифическими, чем реальными, она решила обратиться к русским книгам. Макибасира рекомендовал начать с чего‑нибудь мелкого, коротких повестей, например, «Записок сумасшедшего» Николая Гоголя. Свой выбор он объяснил тем, что этот русский писатель родствен по духу писателю Акутагаве Рюноскэ.

Раскрытая книга лежала у неё на коленях, по страницам быстро — быстро проносились тени деревьев, столбов, зданий. Орест уставился в окно. «Его разум пребывал в забвении», — туманно выразился Флобер. В Оресте вспыхнул запоздалый стыд. В ту ночь после праздника, когда они втроём спали в одной постели, случилось постыдное происшествие. Во сне Орест попал во власть страстных притязаний Флобера, пока старик похрапывал, отвернувшись к стене.

— Я должен тебя познать, ведь я твой сочинитель, ты плод моего воображения, ты мой, ты мой, я пишу тебя, крепко… — урчал на ухо пёс.

Ночью он не нашёл сил сопротивляться, его воля таяла, как брошенный на раскалённую плиту лёд. И сейчас он испытывал не желание, а нервозное возбуждение.

— Маттян!.. — безвольно прошептали губы Ореста.

Бессильным стоном прозвучало её имя. Он цеплялся за этот звук, как утопающий за соломинку.

— Что с тобой? — воскликнула Исида и приложила руку к его щеке: — Горячо!

Его глаза потемнели, а потом заблестели тусклым светом. В них она видела и жалкое отчаяние, и постыдное желание, и щенячью беспомощность. Поезд подъезжал к станции, и Орест с ужасом ожидал неминуемой катастрофы, разоблачения. Он мучительно боролся против сексуального возбуждения, но оно не унималось, было необоримо. Его дух был повержен восставшей плотью.

Поезд остановился. Они встали и пошли к выходу. Исида всё поняла. Внутри у неё что‑то перевернулось, будто младенец пихнул ножкой в живот. Она заметила, как чудовищно тесно было ему в джинсах. Её мысли тоже стали тяжелыми, тягучими, как застывающий жженый сахар. В горле запершило, запекло. Она закашлялась.

— Маттян! — простонал он.

— Что такое?

— Дышать тяжело, живот сводит.

Она совершала какие‑то нелепые движения вокруг него, выронила сумочку, из которой высыпались женские штучки: помада, карандаш, зеркальце, пудра. Оба опустились на корточки. «Тебя кто‑то приворожил», — сказала Исида.

На перроне он прислонился к ограждению, постоял несколько минут, отдышался. Исида, наконец, почувствовала свою силу, а интуиция подсказывала ей, что теперь он в её руках, на коротком поводке. Он оправился от смущения. Вдруг в толпе мелькнуло лицо Адзари с Флобером. Нет, это был кто‑то другой, похожий на него юноша с собакой. Воображение подменяло наваждение.

Они сели на автобус, из окна открывался вид на море. Минут через пятнадцать вышли у какой‑то гостиницы. Был мёртвый сезон. Море хмурое, спросонья нежилось; вздымались волны, словно рёбра русской борзой, поверхность отливала легированной сталью. Вдалеке солнце пробило брешь в небе и высветило стоящий на рейде корабль. Кое — где еще отцветали сливы, зацвели красные, розовые и белые азалии.

Они вошли в гостиницу, навстречу семенил маленький лысоватый хозяин. Он мелко кланялся и приглашал поселиться. Орест изъявил желание искупаться. Они сняли один номер, переоделись в кимоно, вышли через раздвижные двери гостиницы в сад. Иглы сосен были унизаны росой, припорошены лепестками сакуры. Каменная тропинка, тоже облепленная лепестками, привела их в уютную купальню, представляющую собой неглубокий бассейн внутри деревянного домика со сквозными дверями. На полу стояли прислонённые друг к другу деревянные лоханки для мытья. Над водой струился пар, с нижних ветвей деревьев будто бы свисали седые пряди. Орест скинул гэта и кимоно, Марико подхватила его одежду. Он ощущал на себе её взгляд, хотел оглянуться, но передумал. Исида смотрела, как его ноги вступили в отражение. Вдруг её нога в гэта подвернулась, будто кто‑то ударил под колено. Женщина теряла силы, всё меркло и плыло…

Произошло то, что должно было произойти. На пути мучительной страсти стояла плотина трепетного страха. Исида, его госпожа, как нищенка, умоляла о любви, умоляла о крохах любви с чужого стола, нежной сыновней любви. Орест, инфантильный мужчина, предложил женщине искупаться вместе. Она инстинктивно отказалась, хотя всем существом стремилась в мужские объятья.