Казимеж Орлось - «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

Мальчишки застыли, разинув рты. Вблизи этакого монстра они видели только на киноэкране. В жизни он выглядел несколько иначе, и двигался он не так грациозно. Танк с трудом протиснулся в узкий переулок, опрокинув пушечным дулом фонарный столб. Затем, скрежеща гусеницами и лязгая железом, наконец взял нужное направление и двинулся к ним. Они чуть ли не разразились аплодисментами, когда из танка застрочил автомат, прошив очередью чахлое деревце вкупе с жестяной тумбой. Правда, эти результаты они, к счастью, увидели уже из подворотни, когда попытались скрыться во дворе.

Двор казался вымершим, будто обитатели давным-давно покинули дом. Но пацаны знали, что это не так: жильцы попрятались за наглухо запертыми дверями, забились, кто под стол, кто под кровать, и молятся сейчас об одном — лишь бы уцелеть, если к ним все-таки ворвутся солдаты. Знали мальчишки и то, что чужих в дом никто не пустит, значит, оставались только подвал да чердак. Сэпи, как бывалый беспризорник, повел всю компанию к черному ходу, почему-то они решили податься наверх.

Не успели пацаны дойти до первой лестничной площадки, как увидели, что сверху навстречу им бегут какие-то незнакомые парни; они были ненамного старше, но выглядели совсем иначе: почти все в куртках-ветровках, и у каждого было оружие. Грязные, потные, разгоряченные и — что самое странное — очень веселые.

Было их человек десять, и они с легкостью вытеснили пацанов обратно, во двор. Обе группы с мгновение мерили друг дружку испытующими взглядами. «Как там, чисто?» — поинтересовался один, у которого с плеча свисал автомат. «Всыпали мы этим русским», — похвастался другой. «Нашли время лясы точить! — окрысился на них самый старший. — Делаем ноги, покуда нас не схватили!»

Мальчишки хотели было предупредить, что танк уже у ворот, но не успели. Русские ворвались во двор, выпустили несколько очередей, но не на поражение, а скорей для острастки. У тех парней, кто не бросил оружие, вырвали его из рук, а замешкавшихся угостили ударом приклада. Один из повстанцев — тот, что был вооружен автоматом, — вовремя просек ситуацию: повернулся и бросился бежать к черному ходу, но его настигла автоматная очередь. Ему прострелили ногу, затем рывком подняли с земли и подтолкнули к стене вместе со всеми остальными.

Брандмауэр соседнего дома был неоштукатурен. Световые окошки, разделившие стену пополам, начинались со второго этажа, попробуй-ка заберись на такую высоту. Солдаты наставили на парней оружие, и те, упершись в стену руками и широко расставив ноги, ждали, что последует дальше. Парню с простреленной ногой разрешили сесть на землю, но раной его никто не занимался.

Переговариваться им тоже было запрещено. Один из парней в ветровке за ослушание схлопотал прикладом под ребра. Со стоном свалился на землю, но солдат рывком поднял его. С этого момента время как будто остановилось. Стемнело. Теперь нельзя было даже обменяться знаками. Он то пытался представить себе завершающий залп, то воображал, какую взбучку устроит им тетушка Анна, догадавшись, что они опять шлялись по улицам.

Тусклым светом вспыхнул фонарь, освещавший двор, один из солдат скомандовал «кругом!» Кое-кто понял, остальные последовали примеру. Перед строем парней стоял офицер со звездочками на золотых погонах. Подполковник. Насмотревшись фильмов, они досконально разбирались в знаках отличия и званиях. Офицер выслушал рапорт командира отряда, который во время доклада то и дело тыкал рукой в их сторону.

Подполковник не спускал глаз с парней, выстроенных у стенки. Затем сделал знак, который можно было истолковать как команду «приступайте!»

Выросшие на фильмах о партизанах, ребята не сомневались в единственно возможном исходе и готовились принять его более стойко, чем, к примеру, неожиданно свалившуюся контрольную работу. Все молча ждали конца.

Он до сих пор не понимает, что тогда с ним произошло. И рассказывать эту историю не любит именно потому, что не сумел бы ответить на этот вопрос. Откуда взялась эта смелость? И почему он тогда так струсил? Невозможно забыть тот леденящий страх, который сковал тело, а зубы заставил выбивать дробь. И откуда только взялась эта отчаянная решимость, когда он вдруг подскочил к подполковнику. Один из солдат рванулся было оттолкнуть его к стене, но командир жестом остановил солдата.

Он ходил в школу, где изучали русский язык, потому-то и не захотел отец забирать его с собой в захудалую, отдаленную деревню, куда получил назначение по службе. Потому-то он и поступил в столичную гимназию и обосновался у тетушки Анны по протекции родителей Карчи, состоявших в родстве с его матерью. Вот и представился случай проверить, хорошо ли он учил русский. По-венгерски наверняка и пикнуть бы не посмел, а так, пожалуй, легче. Будто бы ты сегодня просто дежурный по классу и отдаешь рапорт товарищу преподавателю, правда сейчас вместо преподавателя перед тобой стоит товарищ подполковник. Отрапортуешь, а затем спросишь, за что, собственно, хотят учинить над ними расправу, ведь они ничего плохого не сделали.