Казимеж Орлось - «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

Когда его расспрашивали о тех днях, он всякий раз испытывал некоторое смущение. Из разных книг, из газет он многое узнал, но поскольку тексты, в основном, попадались на английском, у него возникало впечатление, будто написаны они о какой-то другой революции, разворачивавшейся по голливудским сценариям, созданным для самих же американцев.

Поначалу они большой ватагой ошивались на площади у памятника. Но потом школу закрыли, и пацаны один за другим стали пропадать с улиц. Некоторые попросту струсили, но остальных держали дома под замком. В их классе мало у кого была полная семья, и отец, и мать, а если уж тебя воспитывали дед с бабкой, так те до смерти боялись, как бы опять не началась война. В результате из их большой ватаги осталось пятеро: Барон, мамаша которого только радовалась, если парня не было дома, ей свою жизнь надо было как-то налаживать, затем Сэпи, которому удалось вырваться из воспитательной колонии, да жирняга Кулак, раскормленный глухой бабкой. Ну и он с Карчи. Они на пару обитали у тетушки Анны, за четыре сотни в месяц она сдавала комнату с пансионом. Сама она ютилась на кухне, там же по вечерам и мылась в тазу, а мальчишки за ней подглядывали. Анна уже немного располнела, но грудь не обвисла, а было Анне всего лет тридцать, далеко еще до старости.

В какой день все произошло, теперь уж и не вспомнить. Ребята собрались было расходиться по домам, хватит, всего насмотрелись — и танков, и солдат, спрыгивающих с грузовиков, и перестрелок, и убитых. К убитым они уже привыкли. Правда, при виде первого мертвеца к горлу подкатила тошнота, но никому не хотелось выказать себя слабаком. А потом они стали уже каждому заглядывать в лицо, иной раз даже знакомые попадались. Повстанцы всех подбирали, а вот если шальная пуля ненароком задевала кого-нибудь из стоявших в очереди за хлебом, толпа мигом разбегалась, а лавочники тут же опускали глухие шторы. Самое интересное было то, что в этом непредсказуемом мире в любой момент могло произойти все что угодно. Разумеется, никому из пацанов и в голову не приходило, что это может случиться и с ними тоже.

Кой-какую осторожность они все же соблюдали, ну и, конечно, им везло. Они добрались уже почти до площади Республики, когда вдруг услышали пальбу и наткнулись на Гезу: с автоматом за спиной он и еще несколько парней поспешно бежали с кладбища в сторону театра Эркеля. Завидев ребят, Геза отделился от группы и крикнул им, чтобы они немедленно убирались домой, да еще пригрозил, что скажет тетушке Анне, чтобы та не разрешала им шляться где не след. Барон вякнул было, чтобы тот не лез не в свои дела (с Гезой он не был знаком), но тот двинул ему пару раз и побежал догонять своих. Барон сказал, что все равно пойдет к театру, а они с Карчи решили смыться домой. С тетушкой Анной лучше было не связываться: уж если увидит за завтраком, что у Карчи руки грязные, сразу жесткой щеткой начнет ему пальцы тереть. А как-то раз даже заставила его влезть в таз, и малый красовался в мокрых подштанниках, пока Анна с ухмылкой поливала его водой. «А тебе нечего зубы скалить, — прикрикнула она, — дойдет и до тебя черед!» Но до этого дело не дошло, он бы со стыда сгорел, лучше уж два раза намылиться и ледяной водой сполоснуться, хотя в доме становилось все холоднее. В кухне плита еще мало-мальски поддерживала тепло, а железную печь положено было топить только зимой. Вот и сейчас они промокли, продрогли, и придется дома зубами клацать, пока тетушка Анна домой не явится и не станет ужин разогревать.

И тут вдруг раздался взрыв, вслед за ним — автоматные очереди, совсем рядом, парнишки переглянулись и побежали туда, где прогремел взрыв. Осторожно выглянув за угол, Барон сделал приятелям знак, что путь свободен. Через минуту опять зачастили автоматные очереди, а потом наступила тишина. И не было видно ничего подозрительного. На всякий случай осторожно прижимаясь к стене, пацаны добрались до следующего перекрестка. У ворот крайнего дома росло чахлое деревце, пытавшееся выжить в каменной пустыне, ствол его был обхвачен жестяной афишной тумбой. Прежде на ней и вправду пестрели афиши, но сейчас она была сплошь обклеена написанными от руки объявлениями. Сэпи первым подошел к тумбе и принялся читать вслух одно из объявлений, но вдруг выругался и отскочил назад. Ветки дерева были сплошь усажены воробьями, и парню пришлось замызганным носовым платком оттирать свежие кляксы. «Настоящий артобстрел, — заржал Кулак, — только этого нам не хватало». Сэпи пытался отразить атаку и стал бросать в воробьев камешками, те вспорхнули, однако тотчас снова расселись по веткам. «Тряхнуть бы дерево хорошенько!» — посоветовал Карчи, но остальные опасливо покосились наверх. Тогда Карчи начал трясти жестяную тумбу, только подобными пустяками никого было не запугать. Воробьям, наконец, громыхание жести надоело, они лениво взлетели и, кружа на уровне крыш, выжидали, что будет. И тут из-за угла вынырнул танк.