Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих

— Прости меня, — сказал он Сибилле, — я бы сказал тебе это сегодня и наедине.

— Маленький мой, — ответила Сибилла, — ты понятия не имеешь, что говоришь!

— Нет, Виктория, я знаю. Я больше не приду к тебе. Я женюсь на Петре.

Повисла глубокая тишина. Затем раздался голос Петры, которая молчала до этого:

— Она хочет выдать тебя немцам, Тонио. Тебя и твоих друзей. Она намерена все рассказать, если ты не останешься с ней!

— Она никогда не сделает этого, — сказал Тонио, но на его нежном лбу выступили крупные капли пота.

— Ситуация почти забавная, — сказала Сибилла. — Петушок и две курочки. Но не волнуйся, мой петушок, я действительно расскажу немцам все, что знаю. Все, что знаю, все! — Ее голос звучал почти нежно. — Этим я хочу уберечь тебя от той глупости, которую ты намерен совершить, Тонио, сокровище мое! Иногда мне кажется, что ты маленький глупый мальчик, который никогда не повзрослеет.

— И почему же ты, — сказал он со злобой, — тогда угрожаешь мне? Почему не оставишь меня в покое, такого маленького, слабого и глупого?

— Потому что ты так хорош в постели, — ответила Сибилла.

— Пойдем, — обратился он к Петре.

— Останься, — прошептала Сибилла, сидя неподвижно и глядя в пустоту. — Останься, Тонио, останься. Не уходи! Прошу тебя, не уходи, прошу тебя, прошу тебя, прошу…

Но он уже не слышал. Рука об руку с Петрой Венд ступили они на Пьяцца ди Спанья, освещенную последним лучом заходящего солнца.

Виктория Брунсвик, которую двенадцатью годами позже я полюбил под именем Сибиллы Лоредо, сидела за своим хрупким столиком, неподвижно уставясь в пустоту, словно умерев час назад.

Немецкая служба безопасности арестовала куратора посольств Тонио Тренти в тот же вечер, около восьми. Тренти был как раз у себя дома и собирался покинуть город. Он стрелял в одного из двух сотрудников, промахнулся и был сбит с ног другим. Его тотчас же доставили в отель «Минерва», резиденцию гестапо в Риме. В тот же час были схвачены все его друзья.

На следующее утро Сибилла исчезла. Анжело, слуга, отвечал:

— Синьора уехала на некоторое время. Я не могу сказать, когда она вернется в Рим.

На самом деле в Рим Сибилла больше не вернулась. Она исчезла бесследно. Через месяц после ее отъезда вилла на Пьяцца ди Спанья перешла германскому консульству, и туда въехал некий барон фон Вайдебрекк, страдавший грудной жабой.

Тонио Тренти и его друзей переправили в Берлин. Петра Венд больше о нем не слышала. Все ее попытки связаться с бывшим возлюбленным потерпели неудачу.

Во время отчаянных попыток по спасению Тонио Тренти она встретилась с его отцом, Эмилио Тренти. Тот отбыл в Берлин и дошел до Риббентропа. Все было напрасно. Тонио Тренти и его друзья были казнены двадцать восьмого мая 1944 года между семью и восемью тридцатью утра во дворе тюрьмы Моабит через повешенье. С отцом Тонио случился тяжелый нервный припадок. С безумными видениями, в лихорадке, он был доставлен в Рим санитарной машиной. Петра ухаживала за ним.

Пятого июня 1944 года отец Тонио получил письмо, в котором сообщалось, что он может, если захочет, получить урну с прахом своего сына. В этом случае за пересылку и прочие издержки следует уплатить пять тысяч лир наложенным платежом. По поручению родителя Петра направила в Берлин письмо с просьбой о пересылке урны. Та все не приходила. Шестого июля 1944 года — Петра как раз отправила в Берлин второе письмо — урна была доставлена.

Эмилио Тренти и Петра считали дело решенным. Но они ошибались. По повторному письму Петры четырнадцатого июля была выслана еще одна урна с прахом. Как видно, у немцев при рассылке колоссального количества урн вкралась случайная ошибка. Как бы то ни было, за вторую урну также полагалось уплатить пять тысяч лир. В этом отношении в немецком рейхе все еще царил порядок.

— Мы заплатили пять тысяч лир во второй раз и выбросили обе урны, — рассказывала Петра Венд.

Она по-прежнему сидела на своей кровати, но больше не плакала. Ее глаза покраснели.

— Могу себе представить, господин Голланд, как все это для вас ужасно, — сказала она.

В этот момент я еще был не в состоянии вообще что-нибудь осознать из ее рассказа. Когда в лесу под Кельном я наступил на противотанковую мину, я поначалу не чувствовал страха. И страх, и осознание того, что у меня больше нет ноги, пришли много позже. Поначалу же я не чувствовал ничего.

Я допил свое виски и спросил:

— И больше вы о Сибилле ничего не слышали?