Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих

— Ладно, теперь вы это знаете. Тонио Тренти — мой любовник. С вас довольно? Теперь вы оставите его в покое?

— В покое! — воскликнула Петра. — Но я люблю его! И он меня любит, он все время говорит об этом!

— Поэтому он спит со мной, — усмехнулась Сибилла.

Они говорили о своем общем возлюбленном как о ребенке, о невоздержанном озорном ребенке.

— Я… Я должна с ним поговорить! — вскочила Петра.

— Говорить должен он, а не вы! — Сибилла заступила ей дорогу. — Сядьте!

— Пустите меня!

Сибилла схватила ее за плечо и слегка толкнула. Рука у нее была тяжелой. Петра рухнула в плетеное кресло и с трудом выдавила из себя:

— Что вы себе позволяете?

— Заткнитесь. Я еще не закончила, — с расстановкой произнесла Сибилла. — Скажите спасибо, что у меня нет собак.

— Что?

— Если бы у меня были собаки, была бы и плетка. Я живо исполосовала бы вам мордашку. Вашу пустую смазливую мордашку, сучка.

— Вы подлая, дерьмовая… — Петра прикусила язычок.

— Мне абсолютно безразлично, что вы там мелете, то ли Тони вас любит, то ли вы его любите. У Тони нет мозгов. За него всегда думают другие. Уж я-то сумею ему объяснить, что я — та, которую он любит…

— Да вы просто сумасшедшая, — с облегчением от внезапного прозрения сказала Петра. — Вы потеряли рассудок, иначе не говорили бы так!

Не обращая внимания на ее замечание, Сибилла продолжала:

— …и поэтому я запрещаю вам с ним говорить. Вы просто-напросто вышвырнете его.

— Что? Я…

— Вы скажете ему, что с вас хватит, что это свыше ваших сил, что он вам противен.

— Вы безумны!

— Что он должен убраться. Исчезнуть. Навсегда!

— Безумны! Вы безумны!

— Когда у вас с ним свидание?

— Сегодня вечером.

— Значит, вы скажете ему это сегодня вечером.

— И не подумаю!

— Да? — засмеялась Сибилла, и ее лицо вдруг стало похоже на лицо мертвеца. — Послушайте вы, шлюшка. У нас с вами есть кое-что общее. И вы, и я здесь по заданию Ведомства иностранных дел…

— Но…

— Заткнитесь. Вы должны осведомлять господина Хельмута Яна, да? Я тоже. Я еще ничего не донесла, ничего стоящего. Вы тоже, это я знаю. Нами обеими недовольны.

— Я…

— Да помолчите! Если в ближайшее время не поступят донесения, нас отзовут. Вам предложили «Сименс и Хальске»? Вот видите!

— Не понимаю, о чем вы говорите!

— О, конечно, понимаете. И вам теперь страшно, правда ведь? Теперь вы дрожите за него! Этого я и ожидала. Видели бы себя сейчас, у вас от страха позеленело лицо. Держу пари, вы сейчас и трех шагов не сделаете, чтобы не упасть. Тонио так болтлив, не правда ли? Особенно в постели. Как думаете, что произойдет, если наш общий друг, господин Ян, узнает про хлопоты Тони о сепаратном мире?

Петра уставилась на нее широко раскрытыми глазами.

— И не только об усилиях Тони, но и других его друзей. Это было бы очень интересно господину Яну. Подумайте только, какие громкие имена: Чезаре Франк, профессор Сольти, Элио Карниель.

— Что вы собираетесь сделать? — с трудом выдохнула Петра. — Предать мужчину, которого любите? Да знаете ли вы, что с ним тогда будет?!

— Вы убьете его, — спокойно сказала Сибилла. — Его и его друзей, а может быть, и друзей этих друзей. Вы убьете многих, насколько это позволит вам совесть.

Сибилла бросила взгляд на Петру. Ее черные кошачьи глаза горели жутким мертвецким огнем.

— Хорошо, — сказала она, — я сделаю, как вы хотите!

Слабый шорох заставил их обернуться. Позади стоял слуга, ранее сервировавший стол.

— В чем дело, Анжело, почему ты позволяешь себе тревожить нас?

— Простите, синьора, — ответил тот, — я только хотел доложить, что прибыл синьор Тонио Тренти.

— Все складывается великолепно, — воскликнула Сибилла. — Пригласите сюда синьора Тренти.

Через пару секунд появился господин Тренти. На нем был синий двубортный костюм в тонкую белую полоску и белый галстук. Похоже, слуга информировал его о присутствии Петры, потому как он не выразил удивления.

— Прекрасно, — сказал он, поцеловав обеим дамам ручку, — что мы все встретились. Я должен перед тобой извиниться, Виктория, и перед тобой, Петра. Я вел себя плохо.

Обе женщины молча смотрели на него. Этот милый мальчик с широкими плечами и узкими бедрами выглядел более миролюбивым, чем те, кому он изменял.

Он продолжил:

— Петра, ты теперь знаешь, что я долго жил с Викторией. Я любил ее. Но теперь не люблю. Я люблю тебя, Петра. Мне очень жаль, что приходится произносить эту патетическую фразу перед вами обеими, но, по крайней мере, теперь все встало на свои места.