Василий Аксенов - Одно сплошное Карузо (сборник)

Только годы спустя я осознал серьезность тогдашних дискуссий. Многие «западники» делились растущим беспокойством в связи с неожиданно открывшейся уязвимостью ведущего жанра мировой литературы. Кино, телевидение, коммерческие издания книг, ускорение современной жизни, политическая «завербованность» и связанное с ней поверхностное изображение реальности, все это и многие другие угрозы создавали негостеприимную, если не враждебную, среду для существования романа, как бы ставя под вопрос его незаменимость.

Вспоминая эти дебаты сегодня, я думаю, что никто из тех блестящих дискуссантов не приблизился к сути проблемы, не копнул достаточно глубоко. Говоря о злободневности, они не затронули генезис.

Михаил Бахтин в своей книге «Эпос и роман» писал: «Роман – это иная порода, и с ним, и в нем рождается будущее всей литературы». Это можно понять так, что эпос как бы вытесан из камня, а роман рожден живым. Бахтин подчеркивал амбивалентность романа. С одной стороны, в те времена, когда роман становится доминирующим жанром, доминирующей дисциплиной литературоведения становится эпистомология. С другой стороны, роман отвергает всякое определение своей специфики. Это единственный жанр, который находится в постоянном развитии, то есть он всегда незавершен. Эпос же в своей основе является завершенной формой. В этом, очевидно, и состояла главная специфика романов социалистического реализма. Вместе с Дьердем Лукачем Бахтин считает роман «жанром становления». У этого жанра нет твердого канона или нормы, он всегда простирается за пределы своих постоянно расширяющихся границ. Каждый роман оживляет и наполняет новой энергией генетический концепт жанра просто самим фактом своего существования.

Дьердь Лукач, этот выдающийся интеллектуал коммунистической эры, сформулировал амбивалентную идею романа: «Роман – это эпос того мира, из которого ушел Бог. Его суть в поисках и в невозможности найти суть вещей». Сегодня, глядя в прошлое с его «неопределенными определениями» и «определенными неопределенностями», мы можем предположить, что роман в ходе развития стал попыткой начать новые поиски Бога.

Бахтин говорит, что хронотоп романа соединяется с хронотопом мира. Как бы сильно реальный мир ни сопротивлялся слиянию с миром романа, они неразлучно связаны в переплетающихся действиях, так как нам нужна некая фундаментальная активность искусства для поисков смысла жизни и не-жизни. Недаром Толстой говорит, что главная задача искусства – это поиски новых связей между людьми. Эти новые связи и являются «новыми поисками Бога».

Бахтин определяет уникальные черты романа, выделяющие его из других жанров: 1) полифония; 2) незавершенность; 3) открытость; 4) центробежность и центростремительность (первое преобладает). Эпос – это завершенная, итоговая и непреложная форма. Роман – это спорная, подлежащая оспариванию и оспаривающая форма.

Экскурс в философию романа мы можем завершить еще одной тезой Бахтина, сказавшего, что в те времена истории, когда роман склонен доминировать, он также «романизирует» и другие жанры. Это иногда касается, мы добавим, и жанров, далеких от словесности. Например, полотна Питера Брейгеля, скажем, «Битва Масленицы и Поста», или инсталляция Ильи Кабакова «Двенадцать персонажей» являются не чем иным, как визуальными романами. Добавим также, что роман «романизирует» и реальный мир. Уставшему от банальностей человеческому видению он дает глаз Адама, творит своего рода эпифанию обычных предметов.

Вспомнив теперь «стол новинок», мы можем поклясться, что имевшиеся в тот вечер на этом столе романы-бестселлеры не имеют ничего общего с бахтинскими «неопределяемыми определениями»: они старательно завершены, комфортабельно усажены в непреложные границы, их персонажи говорят то, чего от них ждут. Храня верность своему массовому читателю, то есть надеясь быть проданными, они отвергают анархическую открытость вместе с центробежными и центростремительными силами.

Теперь, отставив в сторону сарказм, слегка углубимся в генезис. В отличие от поэзии, театра и эпики, которые возникли немедленно после того, как человек принял вертикальное положение, роман является весьма молодым жанром. Это дитя Ренессанса, и оно было рождено не в пещерах, а на рынке. Именно рынок, то есть народившийся капитализм, был колыбелью этого жанра. Рынок объединил ранее изолированные группы людей в одну ликующую толпу. Заморские гости прибывали со своими товарами, а заодно с новыми идеями, новыми вкусами и развлечениями, новыми историями, шутками и карнавальными несуразностями. В воздухе был дух новой эпохи, жаркое дыхание капитализма чувствовалось по всей Европе, и Россия, несмотря на свою отдаленность, не была исключением. Постепенно, а с приходом Петра бурно и стремительно, она открывалась Ганзейским торговым путям и культурному обмену. Рынок взломал внутреннюю самодостаточность. Торговый народ жаждал увидеть и услышать неавторитарные образы и слова, возникшие за пределами церкви и государства.