Лора Мориарти - Компаньонка

– Это не имеет значения. Вы – дитя Божье. Вы – это вы. Хотите узнать печальную правду? Думаете, она принесет вам покой? Вряд ли. – Она ладонью рубанула воздух. – Никакой практической пользы не будет. А если ваши родители живы, все еще сложнее. Мы не выдаем тайны родительства. Если они живы, они не хотят, чтоб их нашли.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

– Откуда?

Монахиня откинулась назад и вздохнула.

– Вы хотите, чтобы я была откровенной, мисс Кауфман? Буду откровенной. Если ваша мать от вас отказалась, это значит, что, скорее всего, она родила вас в грязи и пороке. Пьянство. Измена. Проституция. Изнасилование. Мне продолжать? – Она выпрямилась, по-прежнему неотрывно глядя на Кору. – В этом не могло быть вашей вины. Никто и не говорит, будто вы в чем-то виноваты. Затем мы и позаботились отправить вас на поезде. Представьте себе, сколько трудов мы положили на то, чтобы пристроить вас в приличные дома, где вы могли начать приличную жизнь. И что? Вы прилетели, как голубь, на родную помойку? Вам не жалко времени и денег, которые на вас потрачены, вам обязательно надо порыться в мусорной куче, из которой мы вас вытащили?

Кора сглотнула. Ей не пристало бояться этих злых глаз и безжалостных вопросов. Она теперь взрослая. Она замужем. Она может возражать.

– Но у некоторых девочек родители были просто больны, – твердо сказала она. – Я помню, у одной мама была в больнице. Это не грязь. Это болезнь. Что, если ей стало лучше?

– Вероятно, не стало. И откуда вы знаете, почему она оказалась в больнице? Вы ведь не знаете, так? А может быть, этой девочке не сказали правду. Мы обычно оберегаем детей от того, чего им не следует знать.

– Но я уже не ребенок, – сказала Кора. – Я не хочу, чтобы мне лгали. – Она выдержала взгляд монахини. Порочные, сумасшедшие, пьяницы, покойники – она хотела знать, кто ее родители. Да и не могли они быть отъявленными злодеями. Она различала их черты – она это точно знала – в своих сыновях. Эрл вырос тихим и задумчивым, в отца, но откуда у Говарда эта отвага, эта лихость? Никто в семье Алана не умел так ухмыляться. А у Эрла – откуда талант к рисованию? Наплевать ей на помойку и грязь. Она понимает, что история, скорее всего, была некрасивая. Но она хочет – да, она хочет знать.

– Когда меня сюда принесли, – спокойно сказала она, – я была не младенцем. Уже ходила, знала свое имя. Так мне сказали девочки. Они говорили, я была пухленькая. Обо мне кто-то заботился. Я помню женщину – она обнимала меня, ласково со мной говорила. Не по-английски, на каком-то другом языке.

– Ну и хватит с вас, – пожала плечами монахиня. – Знайте, что вас любили. Детали могут только испортить ваше доброе воспоминание. А кроме того, подумайте о ваших приемных родителях; вы сами сказали, что они были прекрасные, лучше некуда. Зачем предавать людей, которые любили вас как родную?

Занавеска расплылась у Коры в глазах. Тонкий ход: стыдить ее Кауфманами. Тонкий, но нечестный. Разве мистер Кауфман не брал ее с собой на кладбище Макферсона, не показывал могил своих родителей, бабушек и дедушек, которые пришли на эту землю и научили его фермерствовать? Разве мама Кауфман не рассказывала ей про своего деда-аболициониста, который так был предан делу, что вместе с семьей переехал из Массачусетса в Канзас? Сестра Делорес говорит, что кровь ничего не значит, – но ведь обычно вся жизнь человека зависит от того, кто его предки и родители. Взять Луизу. Майра, конечно, не подарок, зато Луиза выросла уверенной в себе и знает, к чему стремиться.

Сестра Делорес медленно поднялась, придерживаясь за стол. Кора поняла. Аудиенция окончена. Ответ – «нет», сейчас и во веки веков. Кора кивнула и тоже встала. Делать нечего. Можно плакать, смеяться, визжать, падать на колени – все без толку.

Кора выдавила вежливое «спасибо». Что ж, она сделала все, что могла. Посмотрела в лицо человеку, который знал ее ребенком, в первом доме, который она помнит. Но приходила она не за этим, и, шагая за монахиней по коридору, послушно, как та маленькая девочка, она злилась, как злилась (давным-давно, в Уичите) на письмо от сестры Юджинии. Почему старухи, замурованные в монастырских стенах, решают за нее, что ей нужно знать, а что нет?

– Я вижу, вы расстроены, – сказала сестра Делорес. Голос ее смягчился, но бледные глаза не мигали. – Понимаю. Но поймите и вы меня. Моя цель – защитить вас от вас самих. Вы думаете, что хотите знать больше, а на самом деле вовсе не хотите.

Дверь открылась, и вошел рабочий. Он глянул Коре в лицо, будто ее расстройство как-то его касалось. Она опустила взгляд и прошла мимо. Вот и все, что ей осталось: сладкий запах снаружи да хлопок двери позади.