Борис Штейн: Контрафакт

– Пустая, – лаконично ответил Лешка и нахмурился. Беда была в том, что это был не тот таможенник. Совершенно посторонний страж экономической границы вовсе не тот, с которым Лешка договаривался неделю назад.

Страж постучал по цистерне связкой ключей.

– Непохоже, что пустая.

Вадик свято верил в Лешку. Он верил в ум, реакцию, изворотливость и наглость своего старшего брата. Эти полезные качества еще ни разу не подводили его на извилистых дорогах перестроечных махинаций. Но тут Вадик оробел.

Вот она, цистерна, а вот он, таможенник – что тут придумаешь? Ничего. Ровным счетом ничего.

Лешка, конечно, тоже запаниковал. Но не окончательно. И когда таможенник спросил: «Ключи от верхнего люка есть?» – Лешка слегка приободрился. Он моментально уловил нежелание таможенника, чтобы ключи были: новенькая форма, молодые усики, стреляющий в ноздри парфюм, шикарная грива под фуражкой, отмытая и расчесанная, весь облик кричал о каких-то частных планах господина российского таможенника, не связанных непосредственно с немедленным исследованием подозрительной цистерны. И Лешка дерзко заявил:

– Нет у меня никаких ключей. Хочешь – открывай.

– Добро, – сказал таможенник, втискиваясь третьим в кабину. – Трогай!

– Куда? – поинтересовался Лешка.

– Давай потихоньку, покажу. Вот сюда заворачивай, – через некоторое время сказал таможенник, – туточки мы тебя и пристроим… Эй, отворяй! – Он высунулся из кабины перед старыми скрипучими воротами с ржавыми армейскими звездами на створках.

Заспанный сторож, не спеша, раскрыл ворота.

– Вот Александр Кузьмич, – сказал таможенник, выскакивая из кабины и отряхиваясь, – сторож автобазы.

Александр Кузьмич улыбнулся помятым лицом.

– Сейчас мы с тобой, Кузьмич, опломбируем крышку этой цистерны, а завтра комиссия осмотрит и составит акт.

С этими словами таможенник достал из кармана широких брюк тряпочку, в которую были завернуты пломбир, пломбы, проволочки и небольшие плоскогубчики. И не поленился забраться вместе с Кузьмичом на цистерну.

Через двадцать минут все было кончено. Криминальный автомобиль водворен на открытую стоянку. Таможенник удалился, торопливо отряхиваясь, а Александр Кузьмич затянулся подстреленной у Лешки сигаретой. Лешка, впрочем, тоже закурил и с рассеянным видом поглядывал вокруг, будто происходящее его не трогало. Вадик же мысленно готовился к худшему, прикидывая, в какой роли он в ближайшее время окажется: свидетеля или соучастника таможенного преступления. Лешка между тем присел по-южному обычаю на корточки и стал в таком положении смолить и разглядывать окурок. Сторож Александр Кузьмич тоже для компании к нему присоединился. И так они оба сидели под брюхом цистерны и внимательно курили – уже по второй, между прочим, сигарете. Надо заметить, что если внимательно курить, глядя в одну точку, то можно до чего-нибудь интересного доглядеться и до чего-нибудь полезного додуматься. Например, доглядеться до того, что под брюхом цистерны имеется настоящий эллипсообразный сливной лючок на восьми болтах, и додуматься до того, что он-то как раз и не опломбирован и, значит, может быть вскрыт без юридических последствий.

– Лопату, топор, кирку, ломик, что там у тебя еще имеется! – распорядился Лешка.

– Слушаюсь! – словно бравый ефрейтор, рявкнул сторож. Чутье бывалого солдата подсказывало ему, что пахнет серьезной выпивкой. Через минуту он приволок к месту действия весь пожарный инвентарь. Копали и долбили долго. Спрятать в еще не прогретую землю цистерну спирта было делом нешуточным.

Опустим подробности дренажных работ и предъявим утомленному таможенной рутиной читателю уникальную, строго говоря, картину. Крупным планом – недооткрученная до конца крышка сливного люка, а общим планом – неподвижная автоцистерна, которая хлещет в несколько струй спиртом, напоминая гигантскую корову, справляющую малую нужду. Особо выделим давно переполненные невеликие емкости: суповую кастрюлю, солдатский чайник и конусное пожарное ведро, – да фигуру плачущего сторожа Александра Кузьмича, который ни разу не испытывал подобного потрясения в своей некороткой жизни, учитывая даже перестройку и смену государственного флага.

За слитый спирт Лешка расплатился золотой цепью, и Вадику грустно было смотреть на его крепкую шею, не отчеркнутую благородным металлом. Тем более что от цепочки осталась размытая белая полоска.

Весна, однако, разгоралась быстро, солнце все сильнее припекало, легко проходя сквозь негустые облака, и белая полоска заштриховалась легким загаром, и шея, слава Богу, стала плавно соединяться с торсом без наводящей на дурные мысли разделительной линии.