Николай Семченко - Горизонт края света

Забыв о запрете воеводы не обирать аборигенов сверх меры, и другие казаки из отряда Атласова потихоньку обчищали камчадалов. Один стрелец, выслушав историю с атласовским «подчиванием», удумал такую забаву. Высотрев хорошие меха, он звал в гости их владельца. Юрту по камчатскому обычаю крепко топили. Пока гость ел и пил, стрелец так поддавал жару, что и самому было невмочь его терпеть. Но как хозяин, он мог выбраться на свежий воздух и, отворяя двери, беспрестанно плескать воду на каменку, поддавая пару. Вскоре одуревший гость взмаливался отпустить его с миром. Он сулился отдать хоть все свои богатства, лишь бы выйти на волю.

Такое обхождение, тем не менее, камчадалам было так приятно, что о сведении дружбы с этим пройдохой они хвалились всем своим родичам, и клялись, что сроду не чувствовали такого крепкого жару, как в гостях у него. За такое угощение можно отдать самые лучшие меха – когда-то ещё подобное приятное обхождение встретишь?!

Лемшинга тоже хвастался своей дружбой с предводителем мельгытангов. Соседние уйжючучи завидовали ему, считая, что русский начальник поставит Лемшингу главным над их родами.

Когда отряд казаков засобирался в путь дальше, Лемшинга решил отблагодарить Атласова. Кряхтя, он втащил в юрту большую корзину с рыбой. Уйжючучь, между прочим, ловил её в дарёном кафтане, немало не заботясь о его сохранности – обновка постоянно была грязной и сырой, один рукав оторвался и висел на двух-трёх нитках. Но Лемшинга щеголял в кафтане и в стойбище, и на рыбной ловле, и даже спать ложился в нём.

– Кушай мокою 47, – угощал Лемшинга Атласова. – Хорошая рыба! Силу воинам даёт. Видишь, мокоя изрезана на куски, а всё же шевелится: много в ней жизненных соков. А голова, глянь, какая!

Атласов взглянул и удивился: рыба поводила глазами и разевала широкую пасть. Внешне она напоминала осетра, но отличалась от него страшными зазубренными зубами.

– Сам корякский князь Иктеня посылает к нам своих людей менять оленей на пузыри мокои, – говорил Лемшинга. – В них удобно держать топлёный жир. Когда камчадал мокою ловит, он никогда не назовёт её по имени. Хитрая рыба! Может испортить свой пузырь, и он станет негодным…

– Иктеня? – переспросил Атласов. – Ты знаешь Иктеню?

– Знаю, знаю, – закивал камчадал. – Хитрый князь, злой князь, – и зашептал: Присылал к нам послов, уговаривал войной идти на мельгытангов. Совсем ум от старости потерял! Всё не поймёт: никто огненных людей не сможет победить – на вашей стороне духи грома и молнии. У нас даже самая глупая старуха это знает.

– Вот как, – усмехнулся Атласов. – Значит, Иктеня подбивает камчатский народ на бунт?

– Его никто не слушает, – зачастил Лемшинга. – Камчадалы желают мира и покоя. Тебя везде будут встречать приветливо, помогать станут…

И в самом деле, переправившись через Ичу-реку отряд казаков двигался к югу без особых приключений. Камчадалы встречали их смиренно и хотели только одного: пусть мельгытанги не мешают им жить так, как они жили до их прихода. Люди хотели трудиться по своей воле, думать о нужном и настоящем, не заглядывая в далёкое будущее. Из-за жилищ или охотничьих территорий они никогда не ссорились, ибо за Ичей-рекой для каждого рода хватало и воды, и земли, и зверья, и рыбы. Не спорили они и о границах своих владений, потому что места под небом им с избытком хватало всем.

Ради любопытства Атласов спрашивал камчадалов, не приходила ли им мысль, когда они глядят в небо, на звёзды, солнце и всё окружающее, что всю эту благодать кто-то сотворил для человека, и так всё премудро устроил, что нужно его за то благодарить и неустанно почитать. Но аборигены в ответ смеялись: ни любви, ни страха к творителю мира они не испытывали. Всё, что есть вокруг человека, придумал Кутх. Но разве он бог? Он – ворон, сделавший землю. Устал летать, захотел на чём-нибудь отдохнуть, вот и соорудил твердь. Как, из чего – этого камчадалы не знали: сделал землю, и всё. А свет в этом мире был всегда, и вода была, и небо было, и души людские бессмертны, и всякая тварь земная после кончины восстанет в верхнем мире, и так же станет там жить в трудах и заботах для пропитания живота своего, как и в земном существовании.

Воспитанные в христианской вере, казаки несказанно удивлялись развращённым, по их мнению, понятиям камчадалов о пороках и добродетелях. Туземцы всё почитали за дозволенное, что могло удовлетворить человеческие желания и страсти. Не ставили в грех ни убийства, ни самоубийства, ни прелюбодеяния, ни обид, словом, заповеди Иисусовы были им неведомы. Более того, за великое преступление они считали избавить утопающего от гибели, ибо его брал к себе водяной дух, и, коли помешаешь, в следующий раз речной келе приберёт к рукам спасителя. Мыться в горячей воде, всходить на огнедышащие горы, точить ножи и топоры в дороге тоже считалось вопиющим грехом. В одном, пожалуй, камчатская вера сходилась с христианской: на том свете бедные будут жить беззаботно и в полной роскоши. После смерти многие камчадалы надеялись вновь обрести молодость и силу, и не по этой ли причине старики не боялись губить себя – топились, давились, морились голодом.