Николай Семченко - Горизонт края света

Вэ И закрывал за мной дверь, молча показывал на кресло и становился у окна с аккуратными фуксиями на подоконнике.

– Всё вокруг должно лежать и стоять на своём месте, – начинал он.

Когда он говорил про это «лежать и стоять на одном месте», меня разбирал неприличный смех, и приходилось прикрывать губы ладонью, чтобы Вэ и не думал, будто я издеваюсь над ним.

– Человек не должен тратить время на поиски вещей, которыми обладает, – продолжал Вэ И. – Неужели это трудно понять?

– Исправлюсь, – в который раз обещал я. – Просто – некогда…

– Не исправишься, – в голосе Вэ И слышались неподдельные нотки печали. – Такой у тебя характер: хватаешься за всё, и не понимаешь, что незачем это делать и незачем далеко ходить – всё равно не охватишь всего…

Какой-то мрачной философией веяло от этих слов. Вэ И не останавливался на этом и продолжал:

– Ты как наш заяц Тишка… Постелешь ему соломки в уголке, а он выгребет её из-под себя в сторону. Придётся холодный пол не по нраву – забирается на соломку и опять: ширк-ширк её по сторонам! Так и ты: то сюда бумаги пихнёшь, то туда затолкаешь, а хватишься нужной – и нет её под рукой…

Заяц Тишка – притча во языцех. Когда его подарили Зое Антоновне, он был совсем маленьким – эдакий белый крошечный комочек. Его тут же, как кошку, начали приучать к порядку: чтобы спал в углу, не оставлял, извините, чёрных катышков, где попало – производил бы свои деликатные делишки на специально расстеленной газетке и т. д.

Ясное дело, дикий зайчонок поначалу и вёл себя соответственно, и всё-таки чета Колобовых умудрилась привить ему некоторые приличия. Но на Тишку иногда что-то находило: он упорно выгребал из-под себя травяную подстилку, раскидывал её по комнате и носился как угорелый. Может, ему хотелось выскочить из надоевших четырёх стен и убежать на волю в тундру? Легко ли дикой зверушке терпеть регламент, установленный человеком?

Зачем всё это вспомнилось? Наверное, потому, что Вэ И вёл непонятную мне жизнь: редко покидал Каменный, не любил долгих путешествий, не ходил в выходные дни в тундру и даже отказывался от отпусков. Сначала я объяснял такое поведение страстью к работе, пока Зоя Антоновна не объяснила, что хорошая жизнь возможна только на «материке» – вот они и готовятся к ней: в банке уже лежит приличная сумма, внесен пай в какой-то строительный кооператив в Анапе, накуплен целый шкаф хороших книг: сейчас, правда, читать их некогда, а на старости лет времечко будет…

Жизнь взрослого человека – продолжение его детства. Наверное, маленького Колобова и Колобову-кроху учили, что спешить не нужно, что они ещё многое увидят и узнают, что главное – всяческое благоразумие и благополучие. Мои беспечные родители возили меня из одного посёлка в другой, нередко мы оседали и в больших шумных городах, и везде было так много замечательного и интересного, и как много хороших людей осталось в памяти. Только однажды мы долго жили, целый год, на одной небольшой железнодорожной станции, и мимо неё проходили поезда, всё мимо, мимо. А так хотелось, чтобы локомотив остановился! И тогда… А что тогда? Всё равно я бы не запрыгнул на подножку вагона: слишком мал был, да и нужен ли проводнику безбилетник?

А кочевую жизнь мы вели не из-за прихоти: отец был монтажником-высотником. Мне нравились эти бесконечные перемещения по стране, и хотел я тогда быть только путешественником. В дороге человеку открывается весь большой и яростный мир, и только в пути он узнает себя настоящего…

Выписки изпрочитанного об Атласове.

Интересно: исследователи до сих пор не знают даже отчества Атласова – одни величают его Владимировичем, другие – Васильевичем. Иные считают, что он родился в Вологде и был малообразованным, у других есть основания думать о нём как об образованном человеке. И насчет путешествия на Камчатку есть несколько версий.

Одна из них, например, гласит, что разведчики-землепроходцы узнали от населения Камчатского полуострова, что за новой открытой землей есть в море-океане целая гряда населенных островов (Курильские острова). Принес с собой казак Морозко «неведомые какие письма», переданные ему жителями Камчатки. Некоторые исследователи предполагают, что это были какие-то документы, подобранные камчадалами с разбитого японского судна. Морозко якобы окончательно убедил Атласова в необходимости снарядить большой отряд и пойти присоединять к России новые ничейные земли.