Барбара Гауди - Наваждение

Рон понятия не имел о том, что такое дифтерит, но сказал:

— Я тоже.

— Тише говори, — цыкнула девочка.

— Я тоже, — буркнул он.

— Просто ума не приложу, что бы я делала без Мисти. Он так мне помогает. — Ее рука скользнула вокруг талии Рона.

У него произошло непроизвольное семяизвержение, но поскольку такое с ним случилось в первый раз, он решил, что от нервного напряжения обмочил пижамные штаны.

— А теперь ты что-нибудь говори, — сказала Дженни, слегка толкнув его локтем.

— Я… — У него перехватило дыхание. — Мне надо…

— Что, дорогой?

— Спать.

— А ты не хочешь сначала меня поцеловать?

— Хватит, Дженни. Я серьезно тебе говорю.

Она убрала руки, встала с кровати и сказала:

— Ладно.

Казалось, девочка все еще играла в свою игру, но теперь она скорее была похожа на писклявую младшую сестричку, которая радостно делает то, что ей говорят.

— Спокойной ночи, — бросила она уже из коридора.

Рон подождал, пока за ней захлопнется дверь, и включил свет. Ему уже стало ясно, что произошло, и он думал о том, что, наверное, в их дом пришла какая-то злая сила, вселившаяся во всех его обитателей. Правда, в себе он зла не ощущал, но, может быть, так это и было задумано — злая сила подавляет чувство вины. Этим вполне можно объяснить, почему его папа и госпожа Лосон могут заниматься сексом в каких-то нескольких футах от собственных детей. Они все время занимались сексом в нашем старом доме. Если это правда, они должны были этим заниматься еще до того, как умерла мама, ведь с тех пор, как это случилось, отец его никогда после ужина не выходил.

Но даже эта мысль — при всей своей омерзительности — не вызвала в нем ни отвращения, ни обиды. Он вообще с трудом мог представить, о чем идет речь.

Рон повернулся и уставился в стену, с другой стороны которой спала Дженни.

Утром он поверить не мог тому, что за завтраком все было совершенно как всегда. Дженни читала книгу об уэльсских пони и поглядывала на часы. Когда он попросил ее передать ему молоко, она взглянула на него как на пустое место. Теперь он прекрасно знал, что его отец и госпожа Лосон — мастера по части притворства. Но его не переставало поражать, что они никак и ни в чем не проявляли своих отношений. Когда госпожа Лосон, проходя мимо, прижимала папу к холодильнику, она не забывала говорить:

— Ой, я извиняюсь.

После того как все ушли, он стал рыться в ящиках стола Дженни. Там лежали блокнот, несколько фломастеров, четыре пачки карточек-шпаргалок и губная гармошка. Он подул в гармошку и решил написать записку такого содержания: «Дорогая Кэрол, надеюсь увидеть тебя сегодня ночью, твой муж Фил». А что, если ее вдруг обнаружит госпожа Лосон?

Ночная рубашка Дженни висела на крючке с внутренней стороны двери, он подошел к ней и провел рукой по мягкой ткани. Ему пришло в голову, что на всякий случай надо бы под пижамные штаны надевать трусы. Может быть, Дженни знала, что происходит с мальчиками — она вообще развита не по возрасту, — а если нет, он даже представить не мог, как это ей объяснить. Вместе с тем он прекрасно мог вообразить, как она спрашивает: «Эй, ты почему весь мокрый?» Тогда ему ничего не оставалось бы делать — только прыгнуть вниз с моста на улице Блур. А чтобы наверняка расшибиться насмерть, а не остаться потом на всю жизнь придурком, прыгать надо с того места, откуда дальше всего до земли…

Ни в ту ночь, ни в следующую она к нему не приходила, и Рон хорошо понимал почему. Обе ночи он лежал без сна часов до двух, оставив дверь в спальню открытой, но из коридора не доносилось ни звука.

На третье утро он поймал ее, когда она шла на завтрак. На ней было одно из ее старомодных мешковатых платьев — из красноватого вельвета с беленькими бантиками на рукавах.

— Эй, — прошептал он, прижавшись к перилам, — как ты думаешь, когда мы снова сможем поиграть?

Не оборачиваясь к нему, она чуть склонила голову:

— Что, прости?

— Сама знаешь, — сказал он. — В Фила и Кэрол.

— Ах, это, — произнесла она, и лицо ее залила краска. — Знаешь, дело в том, что я не думаю, что твоему папе все еще нравится моя мама.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Просто она ему больше не нравится. — Она коснулась родинки.

— А почему не нравится?

— Откуда мне знать? — И стала спускаться вниз по ступенькам.

В ту ночь она к нему пришла. Он, должно быть, заснул, как только закрыл глаза, потому что последним, что ему запомнилось, было одеяло, которое он натягивал на плечи.