Фэнни Флэгг - На бензоколонке только девушки

Тула была отличным механиком, но в тот день думала только о своем свиданье с Арти Ковалиновски, а потому, лежа под машиной, открутила не тот клапан, и на нее вылилась пинта грязного масла пятилетней давности – прямо на лицо.

Она так заверещала, что мамуля услыхала из дома. Первой добежала Гертруд и выволокла ее за ноги из-под машины – Тула фыркала и плевалась черным маслом.

А потом устроила такой вой, что приехали пожарные и полиция. Через пять минут она все еще истерила, а они вели ее, капающую маслом, в дом, чтобы там как-то отмыть.

Пять часов вечера, до свиданья – два. Она знала, что Арти уедет на следующий день и другой возможности может не выпасть никогда.

Но масло пропитало все: волосы, ресницы, попало в нос и уши. Даже после часа оттираний лицо у нее было странного серого оттенка. Они с мамулей трижды вымыли ей голову с «Оксидолом», но и после этого от нее воняло старым, испорченным маслом. Тула взглянула в зеркало и поняла, что все впустую. Не может она пойти так.

– Я похожа на дохлую крысу, – сказала она.

Через полчаса Арти Ковалиновски стоял у театра Пуласки, ожидая свою барышню, и тут вместо нее явились Фрици и Гертруд. Тула пригрозила, что убьет обеих, если они проболтаются, и они сказали просто:

– Тула не придет.

Он расстроился, но они все равно зашли вместе внутрь, купили попкорн и посмотрели фильм «Китти Фойл» [43]с Джинджер Роджерз, а потом и мультик.

Пока они смотрели фильм, Тула сидела дома наверху, в громадной ванне на гнутых ногах, отмачивала волосы и оплакивала свою судьбу, жалуясь мамуле и Софи.

– Я умоляла Фрици, чтоб дала мне сделать эту работу завтра, но она же вся из себя начальник. Не разрешила. Сказала: «Нет, надо сделать сегодня». Ненавижу ее. Просто ненавижу.

– Ладно тебе, Тула, она ж тебе сестра. Ты ее не можешь ненавидеть. Это грех.

– Мне плевать. Арти Ковалиновски – единственный парень, которого я взаправду любила, а из-за нее я упустила единственное свиданье с ним. Он теперь, может, встретит другую девушку, а я останусь в старых девах. И это все она виновата.

Вернувшись вечером домой, Гертруд и Фрици поднялись к Туле; та, увы, по-прежнему смотрелась серо.

– Мы тебе попкорн принесли, – сказала Гертруд. – И Арти велел тебе передать, что ты разбила ему сердце, не придя.

– Правда?

– Да, – подтвердила Фрици. – Мы ему дали твою фотокарточку, и он сказал, что будет на нее глядеть и думать о тебе каждый день, пока не вернется.

– Так и сказал? – переспросила Тула, потянувшись за попкорном.

– Ой да…

Наглое вранье, но Туле полегчало.

Кабинка № 7

При их следующей встрече доктор Шапиро оторвал взгляд от заметок и задал Сьюки неожиданный для нее вопрос:

– А что ваш отец?

– А что он?

– Я много чего слышал о вашей матери, но его вы не поминали.

– Правда?

– Да.

– Ой… ну, он был такой милый, боже его благослови.

– Он же видел, как ведет себя ваша мама. Неужели никогда не вмешивался?

– Нет. Но вы не знали папу. Он считал, что мама – чудеснейшая женщина на свете. А когда я жаловалась, как она мною помыкает, он говорил: «Ой, милая, я знаю, что ты не хочешь в этот клуб – или что-то там еще, – но она тебя туда пихает лишь потому, что очень любит и это для нее очень важно». Так что нет, особой помощи от него я не видела.

– И как вам это?

– В смысле, не злилась ли я на него? О нет. Что он мог поделать? У бедного папы во всем, что касалось мамы, было слепое пятно. Когда они встретились, она, очевидно, была первой красавицей всего бала… и, кажется, папа так никогда и не оправился от того, что мама вышла за него замуж. Каждый год, в годовщину их свадьбы, он ставил песню, под которую они танцевали на Балу старших офицеров… и они кружились по комнате.

– Иными словами, вы с братом росли с властной матерью и отцом, который либо почти, либо никак не заступался за вас.

По пути домой Сьюки размышляла над словами доктора Шапиро. И правда ведь. Ее отец видел, какая она несчастная из-за Ленор, и при этом ни разу не вступился. Злиться ей на Ленор или теперь на папу? Или на обоих? О боже. Ей не хотелось вообще ни на кого злиться. Что-то внутри нее противилось вот этому нытью о детстве. Стыдно, вообще-то, в ее годы. Но доктор Шапиро сказал, что это важно. И все же ей было жутковато, будто она делала что-то скверное, выдавая секреты Симмонзов, а секретов-то хватало.

Симмонзы, как и многие семьи Юга, потеряли на войне все – им остались только гордость да басни о «славном прошлом». Бабушка Сьюки рассказывала ей, как ее мать Сара Джейн Симмонз, полная тезка Сьюки, единолично спасла фамильную плантацию «Зеленые листья», обаяв солдат-янки и ослепив их своей красотой, и после войны трое офицеров-янки писали ей и умоляли выйти за них замуж, что, конечно, даже не обсуждалось… ну и так далее.