Я медленно поднимался по лестнице и прислушивался к звуку маленьких неуверенных шагов, следующих за мной.
Лишь когда мы вошли в переднюю, он открыл рот:
— Дедушка, темно, включите, пожалуйста, свет.
— Нет, ещё нормально.
В комнате было сумрачно, предметы виделись нечётко. Я показал мальчику, куда он может сесть, и включил телевизор.
— Если ты проголодался, можешь поесть, на кухне накрыт стол.
Мальчик, не отвечая, вынул ещё один персик и надкусил его.
— Откуда они у тебя?
— Это последний.
Быстро мелькали кадры. Я сел на край подоконника и смотрел на экран телевизора через голову мальчика. Я только мог догадываться, что индеец с воткнутым в волосы пером и белокожий мальчишка борются, но не мог следить за быстрым движением камеры. Ребёнок то тяжело вздыхал, забыв про персик, то бросался непонятными ругательствами, то издавал радостные возгласы.
В комнате стало совсем темно, виден был только его силуэт, синеватый от экрана телевизора.
По-прежнему было слышно, как в кухне капает вода из крана.
«Эй, сходи-ка на кухню и закрой кран», — сказал я ребёнку.
— Я хочу досмотреть.
Мальчик уставился на экран и даже не сдвинулся с места.
Когда мультфильм закончился, ребёнок начал щёлкать пультом по разным каналам. Видимо, мультфильмов больше нигде не было. Мальчик выключил телевизор и подошёл ко мне; кажется, он испугался темноты. Ещё громче стало слышно, как капает вода из крана.
— Кому я говорю, закрой кран!
— Включите, пожалуйста, свет, дедушка.
— Смотри, как светло ещё.
— Мне ничего не видно. Мне страшно, когда я не вижу вашего лица.
— Что ты несёшь?
Я поцокал языком. Ребёнок встал.
— Мне пора идти.
— Подожди немножко, скоро будет шоу-программа. Посмотришь её и уйдешь.
— Если будет слишком темно, то я могу заблудиться.
Я положил руку ему на плечо.
— Хочешь соку?
Ребёнок опустился на пол.
Я налил воду до краёв в два стакана и насыпал в них апельсиновый порошок.
Потом я повернулся к нему спиной и достал пакет со снотворным из-под свёрнутого одеяла, лежащего в углу. У меня сильно дрожали руки, надо было очень осторожно открыть одной рукой капсулу, чтобы не рассыпать лекарство. Я высыпал в стакан содержимое одной капсулы и взглянул на мальчика… Он ничего не заметил.
Я высыпал снотворное из второй и третьей капсул в его сок. А потом наблюдал, как мальчик с жадностью пьёт напиток, на поверхности которого плавал белый порошок, смотрел, как его ещё неразвитое горло поднималось и опускалось при глотках.
— Ну, теперь мне действительно пора идти.
Его глаза заволокло сном.
— Мне хочется спать.
«Можешь уходить», — холодно ответил я. — «Куда ты собираешься идти?»
— Сегодня люди убили мою собаку. В сильный дождь в сосновом лесу она родила щенков. Я воровал продукты и кормил её щенков было всего пять, и когда я их увидел, два из них были уже мертвыми. Остальные даже глаза ещё не открыли. Но люди насильно забрали собаку, а мне дали персики. Они мне сказали: «Если она станет бездомной, то заболеет бешенством и кого-нибудь покусает».
Слушая ребёнка, я вспомнил, что видел днем синий дым от горящих свежесрубленных веток в сосновом лесу.
— Да, я тоже видел.
Ребёнок ненадолго замолчал.
— А дальше что люди сделали с этой собакой?
— Они надели ей на шею верёвку и повесили на дерево. Собака барахталась, и глаза отливали синим светом, потом её тело бессильно повисло. Люди положили в кипящую воду щенка, который ещё даже не успел открыть глаза. А мне дали три персика и сказали, чтобы я уходил. Поэтому я их…
Ребёнок так и не успел договорить. «Тук», песик выпал из рук.
— Ко сну тянет, дедушка, мне хочется где-нибудь лечь.
Он с трудом поднял тяжёлые веки, посмотрел на меня и повалился на бок.
Я выключил телевизор и зажёг лампу дневного света.
Ребёнок, не чувствуя, что его щёки облепили мухи, спал, приоткрыв рот и дышал неровно. Иногда он что-то лепетал, вздрагивал руками и ногами, будто ему снилось что-то тяжёлое.
Ярко-розовый персик увял, и мякоть в том месте, где он надкусил, стала сухой и тёмной. Потом и его облепили мухи.
Я смотрел в тёмное окно. Заря, разгорающаяся на низком холме за сосновым лесом, как пожар, стала зловеще-синей, болото бурлило лягушачьим кваканьем.
Февраль 1976 г.
За окном опускались сумерки. Я протёрла мутное стекло, посмотрела в окно и подумала, что на улице ветрено. Это было видно по еле заметным, как пыль, снежинкам.
Читать дальше