Армандо Салинас - За годом год

— Никакой он не старый. Это у Хоакина руки как крюки.

— Ладно, не придирайтесь. Уж у кого крюки, так это у вас. Не будь войны, до сих пор ходили бы за плугом в своей деревне.

Хоакин испытывал неприязнь к кладовщику. Эта антипатия была взаимной: кладовщик придирчиво просматривал инструменты, которые юноша сдавал ему, и всегда обнаруживал какой-нибудь дефект. И всякий раз, когда у них возникал спор, Хоакин думал, что только ради одного на свете ему бы хотелось быть сильным и крепким или по крайней мере иметь мощную правую: чтобы одним ударом в подбородок свалить этого мерзкого типа. Но набить физиономию здоровенному баску-кладовщику было явно несбыточной мечтой.

Хоакин мылся и причесывался у колонки, рядом со складским двором завода. Накинув пиджак на комбинезон и прихватив учебники, он вышел на улицу как раз в то время, когда заканчивали работу девушки-сверлильщицы.

Все двигались медленно. Вечерний воздух дышал жаром. Девушки шли с шумом и смехом, довольные, что наконец после долгого и тяжелого рабочего дня могут вдохнуть свежий воздух.

Подружки рассказывали друг другу о своих делах, о любовных приключениях. О танцах, на которые собирались пойти с париями из своего квартала.

— Слышала, как я отчитала нашу дежурную? — спрашивала одна девушка.

— Она большая стерва, — отвечала другая.

— Поругалась с ней из-за ее придирок. Стоит кому пойти в уборную, как эта стерва кидается к дверям считать, сколько минут ты там просидишь. Вот я ей и сказала: у вас нет никакого товарищеского чувства. Если мы идем передохнуть чуток в уборную, то только потому, что вы целый день шпыняете нас.

— Ну, рассказывай, как у тебя дела? — спросила другая девушка подругу. — Оставила своего Хулиана?

— Еще не знаю, — отвечала молодая работница. — Я с ним поссорилась.

— Почему?

— Такой номер выкинул в воскресенье, нахал паршивый. Отправился с приятелями на футбол и проторчал там до семи часов.

На крышах лачуг, лепившихся возле завода, лежали, греясь в лучах заходящего солнца, их обитатели. На свалке играли ребятишки, кубарем скатываясь с куч мусора. За улицей, по которой проходил трамвай, на песчаном пустыре лаяла собака.

— Ну что, поехали? — сказала одна из девушек.

— Куда? — спросила другая.

— Как куда? В Мадрид.

— Я не поеду. Я — домой.

— И когда ты побойчее станешь? Все торчишь у материнской юбки.

— У меня дома полно дел.

— Ну и скучища с тобой, подохнешь.

Хоакин шел рядом с девушкой. Звали ее Анита.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался Хоакин.

— Семнадцать.

Девушка кокетничала с Хоакином; у нее были подкрашены глаза и губы. Она вызывающе смеялась.

— Что, нравлюсь тебе?

Хоакин посмотрел на свою спутницу, в ее красивое лицо. Девушка изо всех сил старалась скрыть хромоту.

— Нравишься.

— Осторожней с Хоакином, Анита! У него бесстыжие глаза, — рассмеялась, проходя мимо, подружка Аниты.

— Еще, чего доброго, сделает тебе ребеночка, а потом ищи ветра в поле.

— Это тебе следует опасаться твоего Хулиана. Вы вон как давно гуляете. А от гулянки, известное дело, недалеко и до всего прочего, — отпарировала Анита.

Девушка повернулась лицом к солнцу. Казалось, она старалась привлечь к себе внимание Хоакина.

— И всегда-то ты таскаешь свои книжки. Дал бы мне почитать одну. По воскресеньям такая скукота.

— Разве ты никуда не ходишь?

— Хожу в кафе послушать музыку. Подружки бегают на танцы в Просперидад. А я, сам понимаешь, — сказала она, глядя на свои ноги, — танцевать не могу.

— Я обязательно принесу тебе какой-нибудь роман.

— Только принеси хороший. Я люблю, чтобы в романе был счастливый конец.

Подойдя к трамвайной остановке, они остановились. Анита жила недалеко от завода. По пыльной дороге она пешком направилась в свой маленький домик в предместье.

Он ходил взад-вперед по платформе номер один. Сюда должен был подойти поезд. Так он прочел на металлической табличке у тупикового заслона, преграждавшего пути.

Он снова взглянул на станционные часы. Было ровно девять часов вечера.

— На сколько опаздывает почтовый из Бильбао? — спросил он.

— На час десять, — ответил железнодорожник, отмечавший на грифельной доске время опоздания поездов.

— Может, еще нагонит немного, — заметил другой железнодорожник.

— Прийти встречать поезд в назначенное время может только сумасшедший. Ну и дура же я. Могла бы позвонить, справиться по телефону, — в сердцах сказала какая-то женщина, увидев то, что написал на доске железнодорожник.