— За ваше здоровье! Сегодня я угощаю.
Они молча выпили. Иларио не слишком разбирался в вопросах этикета. Ему лишь пришло в голову снова наполнить стаканы и попросить Марию показать заграничный паспорт.
Бармен прочитал вслух:
Страны, на которые распространяется действие данного паспорта
ТАНЖЕР и ЕВРОПА
(за исключением России и стран-сателлитов).
— Франция — замечательная страна. Там делают отличные вина: бордо, бургундское… — заметил Иларио.
— Ладно, я пошла.
— Последний, на дорожку, сеньора Мария.
Иларио опять налил в стаканы вино.
— За ваше здоровье, — повторил он.
— Ну, я пошла.
— Вам грустно?
— Немножко.
— Я понимаю.
У Иларио были круглые выпуклые глаза. Он крепко пожал ей руку.
— Желаю вам удачи, сеньора Мария.
— И вам также.
Мария ушла. Иларио принялся перетирать рюмки.
Домой вернулся Хоакин.
— Ну что, все готово?
— Да.
— Тогда пошли. В метро будет тьма народу, надо выйти заранее.
— Возьмем такси.
— Как хочешь.
Таксист повез их по Сан-Бернардо. Мария с пасынком смотрели на улицу через стекла автомобиля. У касс кинотеатра толпился народ.
— Что идет? — спросила Мария.
— Кажется, «Третий мужчина!»
— A-а, это фильм, музыку из которого передавали по радио?
— Да. Под названием «Кафе Моцарта».
— А фильм интересный?
— Ничего. Про спекулянтов пенициллином.
— Я бы с удовольствием посмотрела. Столько лет не была в кино. Последний раз ходила с твоим отцом перед самым его отъездом.
Такси затормозило на перекрестке Гран Виа. Горел красный свет.
— Что ты думаешь делать, Хоакин?
— Еще не думал, буду обедать в какой-нибудь закусочной.
Автомобиль тронулся.
— У тебя, кажется, есть невеста?
— Да.
— Ну и как она?
— Мне нравится. Если хочешь, покажу ее фотографию.
— С удовольствием бы с ней познакомилась.
Мария взяла фотографию обеими руками. И долго рассматривала ее.
— Красивая, — сказала она и откинулась на сиденье. — Женись на ней. Теперь у тебя есть своя квартира.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Придя на вокзал, Хоакин внес два чемодана в вагон, положил на верхнюю полку.
— Тебе повезло — у окошка, будет чем развлечься, — сказал Хоакин.
— Как ты думаешь, отец придет?
— Осталось еще полчаса, наверное, придет, — успокоил ее Хоакин.
— Поезд из Барселоны прибывает утром, я справлялась.
— Может, он не хотел заходить домой.
— Может быть.
— Давай прогуляемся?
— Пойдем.
Время ползло, как черепаха. Огромные стрелки на станционных часах размеренно перескакивали с минуты на минуту. Хоакин поднял голову, чтобы посмотреть, как они двигаются.
Они подошли к газетному киоску и стали рассматривать обложки журналов.
— Хочешь, куплю тебе журнал в дорогу?
— Давай, только чтобы было побольше картинок.
— Вот в этом много фотографий.
— Осталось еще двадцать минут.
— Да.
— Он не придет, я знаю.
Торговец мороженым и шоколадом, толкая перед собой тележку, громко расхваливал свой товар. В репродуктор объявили о приходе поезда на первый путь. Встречающие поспешно бросились на перрон. Носильщики с автокарами ловко распределяли между собой пассажиров.
Мария поднялась в вагон и высунулась в окно. Она пристально смотрела вдоль перрона, все еще надеясь увидеть Матиаса. Хоакин, стоя внизу, под окном вагона, поглядывал на часы.
— Осталось совсем немного, три минуты, — сказал он.
— Уже не придет.
— Да.
— Хоакин, я…
— Говори, Мария.
— Ничего. Передай только отцу, что я его ждала.
— Хорошо, Мария.
Наступила такая минута, когда и пассажиры, и провожающие желают лишь одного — отправления поезда. Никто уже ничего не говорит, только переглядываются.
Паровоз выпустил клубы пара прямо на платформу. Круглые, плотные тучки быстро поднялись к застекленному потолку вокзала.
Поезд дал гудок, медленно задвигались шатуны колес.
Паровоз снова загудел.
— Тронулся.
— Да.
— Прощай, Хоакин, береги себя.
— Прощай, Мария. Прощай навсегда.
— Прощай.
Пассажиры, высунувшись из окон, кричали слова прощания, махали платками. Провожающие махали рукой.
Хоакин не опускал руку, пока поезд не скрылся за поворотом.
Мария прошла и села в купе. Потерянная, с отрешенным взглядом, она отдалась своим мелким, незначительным мыслям.
* * *
После ареста Энрике Роса не знала ни минуты покоя. Тревога и тоска всецело овладели ею. Девушка словно перестала понимать, что творится вокруг нее. Дом, улица, друзья и знакомые — все будто сговорились отвлечь ее от воспоминаний. Росе становилось неприятно, когда друзья смеялись, пели или даже просто обсуждали свои повседневные дела. Для нее существовал лишь один Энрике. «Энрике говорил об этом так… Энрике считал, что…» Ей казалось, что все, даже самые верные друзья, мало вспоминали его, недостаточно говорили о нем, вели себя эгоистично, праздновали труса.
Читать дальше