Мо Янь - Устал рождаться и умирать

— Дядюшка Сюй, а зашить не надо ли?

— A-а, чего там зашивать! — задыхаясь, отмахнулся тот.

Ополченцы с криком разбежались в стороны, и Дяо Сяосань медленно встал на ноги. Он выплюнул голыш и от страшной боли дрожал всем телом. Щетина на спине встала дыбом, между ног текла кровь. Ни стона, ни слезинки, только явственно слышался скрип зубов. Стоявший под деревом Сюй Бао держал в окровавленной руке шары Дяо Сяосаня и внимательно рассматривал их с нескрываемой радостью, она струилась изо всех глубоких морщин на лице. Я знал, что этот злыдень обожает поедать такое. Нахлынули воспоминания о том, как в бытность мою ослом он с помощью приёмчика, который прозывается «стащить персик, укрывшись за листвой», лишил меня одного яичка. А потом сожрал, зажарив с перцем. Не однажды так и подмывало перемахнуть через стену и в отместку за Дяо Сяосаня, в отместку за себя и за всех загубленных его руками жеребцов, ослов, быков и хряков откусить этому негодяю его собственные причиндалы. Страха перед людьми я никогда не испытывал, но тут надо признаться откровенно: подонка Сюй Бао, олицетворявшего настоящий злой рок для животных-самцов, я побаивался. От него исходил не запах и не тепло, а некая весть, от которой волосы вставали дыбом, да-да, весть об этом «действе», действе жизни и смерти, действе кастрации.

Бедняга Дяо Сяосань с трудом добрёл до дерева, привалился к нему боком и медленно сполз на землю. Кровь пульсировала фонтанчиком, окрашивая красным ноги и землю. Несмотря на страшную жару, тело сотрясалось, он уже ничего не видел, в глазах ничего не отражалось. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла», — зазвучал мотив песенки о шляпе, но слова были уже совсем иные: «Мама, я яички потерял, ты мне подарила, а я их потерял». В глазах у меня встали слёзы, я впервые испытал глубокую скорбь о себе подобном. К тому же я раскаивался, что действовал в схватке далеко не благородно. Тут послышался голос Цзиньлуна, костерившего старика Сюй Бао:

— Ты что, мать его, натворил, старый Сюй? Никак артерию ему перерезал?

— Не надо шуметь по пустякам, дружок, — равнодушно бросил тот. — У всех старых хряков такое случается.

— А не хочешь ли ты попользовать его? При такой потере крови и сдохнуть недолго, — не отставал обеспокоенный Цзиньлун.

— Сдохнуть? А это что, плохо? — делано хмыкнул Сюй Бао. — Вон сколько жирку нагулял, на пару сотен цзиней мяса потянет по меньшей мере. Мясо хряка всегда староватое, но всё лучше, чем тофу!

Дяо Сяосань выжил, но, как я понимаю, были моменты, когда он предпочёл бы умереть. Любой хряк, с которым сотворили такое, страдает и физически, а ещё в большей степени психологически. Ведь это не только боль, но и страшное унижение. Крови из Дяо Сяосаня вытекло очень много, таза два наберётся. Всю кровь впитало дерево, и на другой год золотистую мякоть абрикосов на нём испещряли ярко-красные прожилки. От большой потери крови он осунулся, будто высох. Перепрыгнув к нему в загон, я стоял, желая утешить, но подходящих слов не находил. С крыши заброшенной генераторной я стащил за стебли кругленькую тыквочку и положил перед ним:

— Поешь, брат Дяо, поешь, глядишь, чуть лучше станет…

Он повернул голову, глядя на меня целым, хоть и плохо видящим глазом, и процедил сквозь зубы:

— Эх, братец Шестнадцатый… Сегодня я, а завтра ты… Такая уж наша, хрякова, доля…

Потом уронил голову на землю и, как мне показалось, весь размяк.

— Старина Дяо, старина Дяо! — воскликнул я. — Не умирай…

Но он не сказал больше ни слова. К глазам подступили жаркие слёзы, слёзы раскаяния и стыда. Если подумать, вроде бы Дяо Сяосань погибает от рук старого подонка Сюй Бао, а ведь, по сути дела, — вина моя. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Старина Дяо, отправляйся с миром, славный брат мой, желаю, чтобы душа твоя вскорости достигла преисподней, чтобы владыка устроил тебе доброе перерождение, надеюсь, в человеческом образе. Покидай мир сей без забот, тебе отмщение аз воздам, хочу наказать, чтобы на своей шкуре испытал дела свои…

Пока я так размышлял, прибежала Баофэн со своей сумкой через плечо. Её привела Хучжу. Цзиньлун в это время, возможно, сидел в доме у Сюй Бао в старом полуразвалившемся кресле красного дерева с высокой спинкой и смаковал под вино любимое блюдо хозяина, тот был мастер его готовить — жареные свиные яйца с перцем. Женщины душой добрее мужчин. Только глянь на Хучжу: вся взмокла от пота, глаза полны слёз, будто Дяо Сяосань не гадкий боров, а её родственник. Шёл уже третий месяц по лунному календарю, минуло два месяца со дня твоей свадьбы. Вы с Хэцзо уже месяц работали на хлопкоперерабатывающей фабрике у Пан Ху. Там как раз был период становления, до выхода на рынок с новой продукцией оставалось три месяца.