Мо Янь - Устал рождаться и умирать

— А что, если вместо нитки используем мой волос?

— Твой волос? — удивилась Баофэн.

— Ну да, мой. Он у меня с кровяными капиллярами.

— Сестрица, — растрогалась Баофэн, — твоими волосами только Золотого Отрока и Яшмовую Деву зашивать. Жалко на свинью-то использовать.

— Брось, сестрёнка, — тоже с чувством сказала Хучжу. — Мой волос не ценнее волоса из коровьего хвоста или из лошадиной гривы. Если бы не эта их особенность, давно бы состригла. Стричь их нельзя, но выдернуть можно.

— Думаешь, правда ничего не случится, сестрица?

Пока Баофэн сомневалась, Хучжу уже выдернула пару своих самых удивительных, самых драгоценных на свете волос. Полтора метра длиной, тёмно-золотистого цвета — в те годы такой цвет считался уродливым, сейчас же почитается как благородный и красивый — намного толще, чем у обычных людей, даже на глаз видно, какие они тяжёлые. Хучжу продела одну из прядей в иголку и передала Баофэн. Та обработала рану йодом и, зажав пинцетом иголку, зашила волшебным волосом Хучжу.

Заметив меня в слезах, Хучжу и Баофэн были очень тронуты моими чувствами и преданностью. Один из выдернутых Хучжу волос использовали, чтобы зашить рану, другой она выбросила. Но Баофэн подняла его, завернула в марлю и сунула в сумку. Обе ещё раз осмотрели Дяо Сяосаня, чтобы убедиться, жив ли он.

— Умрёт или выживет — теперь всё зависит от него, мы сделали всё, что могли.

С этими словами они ушли.

Не знаю, лекарства ли возымели действие, или сыграл свою роль волос Хучжу, но кровь перестала течь и пульс восстановился. Урождённая Бай принесла Дяо Сяосаню полтазика размазни из качественного корма. Он привстал и неторопливо принялся за еду. Дяо Сяосань не умер, и это просто чудо. Хучжу сказала Цзиньлуну, что дело в мастерстве Баофэн как хирурга, но мне кажется, что все решили её необычные волосы.

После операции Дяо Сяосань не стал обжираться, как надеялись некоторые. Ведь быстро набрать вес после холощения — прямой путь под нож мясника, поэтому ел и пил он очень умеренно. Кроме того, я знал, что по ночам он у себя в загоне делает отжимания, причём пока вся щетина не становилась мокрой от пота. Я испытывал к нему и уважение, и даже страх. Что же задумал этот мой собрат, который чудом выжил после страшного унижения, теперь же днём погружён в раздумья, а ночью тренирует тело? Ясно было одно: он — герой и старается хоть на время найти приют в свинячьем загоне. Героическое в нём лишь зарождалось, а нож Сюй Бао привёл к озарению и ускорил формирование героя. Думаю, он вряд ли стремился к лёгкой и праздной жизни, чтобы прожить всю жизнь в хлеву. Наверняка в душе у него был некий грандиозный план, состоявший в том, чтобы сбежать с фермы… Но на что годна, вырвавшись на свободу, полуслепая свинья? Ладно, оставим сомнения и продолжим повествование о событиях восьмого месяца того года.

Мои свиноматки должны были произвести потомство, но незадолго до этого, примерно двадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят шестого года, после многочисленных необычных явлений на ферму обрушилась страшная заразная болезнь.

Началось всё с борова по кличке Бешеный Головобой: у него развился кашель, поднялась температура, пропал аппетит. Он заразил четырёх боровов, живших с ним, у них появились те же симптомы. Свиноводы не обратили на это внимания, потому что на ферме терпеть не могли эту компанию не желающих расти свиней во главе с Бешеным Головобоем. Издалека они походили на трёх-пятимесячных поросят, которых выращивают в обычных условиях, но при ближайшем рассмотрении их свалявшаяся щетина, толстенные шкуры и свирепые, но в то же время плутоватые морды наводили страх. Они прошли огонь и воду, каждый обладал богатым жизненным опытом. В Имэншани от них старались избавиться чуть ли не через каждые пару месяцев. Ели они в три горла, а привесу не давали. Злые демоны какие-то, только корм и переводят. У них, похоже, и тонкой кишки-то не было: из горла в желудок, из желудка со свистом в прямую. Сколько прекрасного корма ни заглотят, не пройдёт и часа, как извергают всё из себя со страшной вонью. Казалось, они всегда голодны, орут как оглашенные, маленькие глазки налиты кровью. А если корма и питья недостаточно, тут же айда в стенку головой биться или в стальную калитку — раз за разом всё отчаяннее, пока изо рта не пойдёт пена и не отключатся. Придут в себя и опять начинают головой биться. Их прежние покупатели, бывало, покормят их месяца два, увидят, что вес прежний, а дурных привычек целый ворох, и торопятся сбыть за любую цену. Некоторые задавали вопрос: а почему не зарезать их и не съесть? Но ты этих «бешеных головобоев» видел, и тебе много рассказывать не нужно, а вот если бы их увидели те, кто этим вопросом задаётся, то наверняка больше не стали бы предлагать такое. Потому что эти свиньи потошнотворнее, чем жаба в нужнике, и мясо таким же будет. Вот эти крошки и отличались долгожительством. После всех продаж и перепродаж в Имэншани их в конце концов купил задёшево, почти за бесценок Цзиньлун. Но ведь и не скажешь, что такой «бешеный головобой» не свинья. А на свиноферме их было впечатляюще много.