Анатолий Вилинович - Остап Бендер в Крыму

Козлевич приподнял свою усатую голову и хмельными глазами посмотрел на Бендера. Балаганов громко сопел во сне, и на смех своего командора не прореагировал. Но и автомеханик ничего не спросил у Остапа о причине его смеха.

— Воспоминания, воспоминания, детушки, — тихо промолвил Бендер, засыпая.

Ночью, когда компаньоны дружно спали, пароход «Ленин» прошел Феодосию, Керчь и утром вошел в Цемесскую бухту Новороссийска. Пароход протяжно прогудел, Остап открыл глаза и выглянул в иллюминатор.

Море было чистым и спокойным. Носились крикливые чайки. Солнце белило и без того белые от заводской цементной пыли предгорья и дома. Дрожь корпуса судна уменьшилась, «Ленин» подходил к причалу.

Технический директор скомандовал: «Подъем!», и компаньоны заспешили на палубу. Смотреть — как пришвартовывается их корабль, как сходят по трапу прибывшие пассажиры и как идет посадка людей отплывающих.

За завтраком Остап сказал:

— Плыть нам еще и плыть, детушки. Туапсе, Сочи… и только завтра к вечеру наш «Ленин» прокрутит себя винтами в Сухуми.

— Уж не жалеете, Остап Ибрагимович, что мы пустились в плаванье? — поггра вил салфетку на коленях Козлевич.

— Ни в коем случае, Адам. Не помешает нам и на море отдохнуть.

— И я так думаю, решили же в Ялте, друзья, — жевал с завидным аппетитом пароходную котлету Балаганов.

— Но вы помните, Шура, что говорила Фатьма об этой самой Екатерине Владимировне? — переменил тему разговора Остап. — Своенравная, необщительная. Поэтому нам следует опасаться, что она не будет с нами откровенной. Надо подумать, что нам следует сделать, чтобы она стала более разговорчивой с нами…

— Командор, вы же сами учили нас — прежде чем соваться к нужному человеку с вопросами, надо узнать, чем он интересуется, какие у него проблемы… Помните, управляющего «Пенькотрестом»?

— Тогда нам здорово в этом деле помогла его домработница, Остап Ибрагимович, — буркнул в усы Козлевич.

— Правильно, очень правильно, господа искатели, — встал из-за стола Бендер, закончив завтрак.

— А может, она все же обвенчалась с тем поручиком, командор? — встал и Балаганов.

— Нет, братцы, вряд ли. Я имею в виду — из-за гражданской войны, — последовал их примеру Козлевич, допив остатки пива.

За несколько дней до того, как Остап Бендер со своими друзьями плыл на пароходе в Сухум, в этом городе происходила семейная драма. Бывший белогвардейский поручик Вадим Ксенофонтов лежал после дежурства на парусиновой кушетке и жарко дышал. До этого он выпил две стопки виноградной крепкой водки, которую в Сухуме называют «чача». Лежал и в душе был зол не только на весь мир, но и на себя. Полежав с таким настроением какое-то время, он повернулся лицом к Екатерине и с французским прононсом сказал:

— Катрин, неужели ты в самом деле надеешься на наше счастье при этой власти?

— Как и другие. Все зависит от нас, Вадим.

— Не вижу, не вижу перспективы для этого, — сказал Ксенофонтов голосом мрачного человека.

Его густые брови горестно взметнулись и щеки втянулись.

— А я вижу, Вадим.

— Почему же ты видишь, а я нет?

— Потому, что я по-прежнему люблю тебя.

— Катрин! Я еще в прошлый твой рейс поставил тебя в известность, что между нами все кончено.

— Но я… Я не считаю это так, Вадим!

— Это твое личное мнение, Катрин. Я перееду в Батум, а оттуда переберусь за границу. Иначе я не могу.

— Нет, можешь! Не может один человек уйти, если другой его любит!

— Может, — раздраженно сказал Ксенофонтов. — Другой человек, если любит, должен идти с ним. И вообще… перестанем об этом говорит.

— В таком случае, я пойду и заявлю! — закричала несчастная женщина. — Мой дядя, красный командир, спас тебя от расстрела, освободил от тюрьмы, помог тебе с должностью…

— С должностью! — вскочил Ксенофонтов. — С должностью в обезьяньем питомнике! Мне, бывшему офицеру его императорского… Да, лучше бы…

— Не смей так говорить! И если ты действительно сбежишь за границу, пострадает не только мой дядя, но и я, — всхлипнула бывшая графская горничная. В каждый свой рейс я, ссылаясь на болезнь выдуманного мной ребенка, отпрашиваюсь, чтобы увидеть тебя, поговорить, а ты пренебрегаешь моими чувствами, Вадим. Ты вбил себе в голову эту дурацкую мысль о загранице.

— А что же прикажешь делать, почтеннейшая Екатерина Владимировна? Жить с этим мужичьем и ухаживать за обезьянами? Нет уж, изволь понять меня, Катрин.