Анатолий Вилинович: Остап Бендер в Крыму

— Знаешь, что я предлагаю? — прошептал Ксенофонтов, почти касаясь губами уха женщины.

Но что бывший поручик Ксенофонтов предлагал, Екатерина услышала почти интуитивно, так как поезд в этот миг залязгал буферами вагонов, заскрежетал тормозами, и его слова не услышало бы ухо даже лежащего с ним рядом человека.

Утром Бендер и его друзья были не только удивлены, но и поражены долгим отсутствием своих попутчиков.

— Может быть, они в туалете, умываются, — предположил Балаганов, причесывая свои рыжие кудри.

— Вдвоем? — хохотнул Остап.

— Нет, там их нет, братцы, — заявил Козлевич.

— А в ресторане? — поднял крышку нижней полки догадливый младший компаньон. — Так и вещей их нет, командор! — поднял он и другую полку.

— Вот это новость! — отправился Бендер к проводнику. Тот в своем служебном купе пил чай с лимоном и ответил:

— О-о, так они сошли утром в Ростове, дорогой пассажир. Хотя билеты у них до Москвы самой.

— А причина, причину какую они сказали? — заволновался обескураженный Остап.

— А кто их ведает, разве забыли что-то, — шумно прихлебнул он чай из стакана. — А может, решили навестить в Ростове кого-то, проездом, значит.

Компаньоны сидели в озабоченном настроении и не разговаривали между собой.

«Дурак, а еще считаю себя психоаналитиком человеческих душ, — ругал себя мысленно Остап. — Так опростоволоситься! Конечно же, они заподозрили нездоровый к ним интерес. И решили, не дразня гусей, отделаться от меня. Болван! Ресторан, анекдоты…».

Великий пораженец еще долго молча ругал себя, наконец, сказал:

— Сейчас я чувствую себя таким же околпаченным, как тогда, когда потерял Корейко в его дурацком противогазе с хоботом…

— И заехали мы далеко от нашего «майбаха», братцы, — сокрушенно промолвил Козлевич.

— Вы только об автомобиле, Адам, — бросил на него сердитый взгляд Бен-дер.

— Нет, почему, Остап Ибрагимович, я тоже сочувствие имею, — потупил виновато глаза отец автомобильного дела.

Остап отвел от него свой взгляд и пояснил:

— Но тогда я потерял честно заработанный миллион, а сейчас? Что мы потеряли, камрады, чтобы огорчаться?

— Совсем ничего, командор. Узнали то, что и без этой Екатерины знали, если по справедливости считать, — расчесывал свои рыжие кудри Балаганов. Последнее время он часто за ними ухаживал.

— Ничего… промолвил Остап, продолжая размышлять, и повторил. — Ничего…

— Попутешествовали, братцы, и по морю, и по дороге вот, — глядя на Балаганова, Козлевич тоже начал приглаживать свои кондукторские усы.

— Но тут другое — что они заподозрили? Почему скрылись, бежали от нас? Чего испугались, а? — не унимался Бендер.

— Вот это и загадочно, Остап Ибрагимович. Ехать до Москвы и фьють! — щелкнул пальцами Козлевич.

— Если по справедливости, вспомните, командор, что я говорил в Сухуме. Что даже очень хорошо, что мы не нашли эту самую Екатерину, что для нее будет очень странным такая встреча с нами. Вот и результат вам, друзья, выступил в роли аналитика Балаганов. — Нет, по справедливости… Помните, когда ждали своей очереди в туалет, командор? Я говорил еще, как мы заведем разговор с этой самой горничной? Да еще в присутствии этого типа с нею? С чего бы это вдруг мы о дворце? В дороге берем интервью?

— Идите к черту! — зло бросил Остап и вышел из купе.

Но тут же вернулся. Взял из баула зубной порошок, щетку, мыло, стакан и полотенце. Пошел в туалет умываться. По пути налил горячей воды в стакан. Держа баночку с зубным порошком и мыльницу в одной руке, стакан — в другой, вошел в туалет.

Вагон качало и мотало.

Баночку с зубным порошком, стакан с водой, щетку и мыльницу Бендер разложил на полочке. Повернулся к унитазу. Не успел расстегнуть брюки, как вагон дернулся и стакан разлетелся на осколки. Поднял остатки стакана, чтобы выкинуть в окно, подхватил падающую баночку с зубным порошком. Выбросив стекло, снова повернулся к унитазу. Только занялся брюками, упали на мокрый пол мыльница, зубная щетка и та же баночка с зубным порошком. Выбрасывая все упавшее, Остап дал волю своему настроению. Он ругался, его несло на такие непечатные выражения, которые и выдумать не каждому дано. Выйдя в тамбур с одним только полотенцем на шее, он высунул голову в открытое окно и продолжил извергать из себя вслух поток ругательств. И если бы он заключил с кем-нибудь пари на продолжительность изобретенных наборов этих ругательств, то, несомненно, выиграл бы.

А в это время компаньоны ждали его возвращения в купе и молчали. Наконец, Балаганов промолвил;