Себастьян Фолкс - И пели птицы...

В последнее время Изабель начала проникаться сочувствием к своим родителям, к жизни, которую они продолжали вести. Еще не родившееся дитя уже умеряло самые тревожные ее ожидания. Удовлетворенная ныне потребность сидела в ней так глубоко, что Изабель до сей поры и не ведала о ней, — как если бы осознала, что была безумно голодна, лишь после того, как насытилась. И это, похоже, изменило иерархию и пропорции ее желаний. Она чувствовала, что снова стала ближе к той девочке, какой была в родительском доме, чувствовала, что, разорвав круг родства, снова соединяется с ним. Мысль эта, хоть и успокоительная, привела с собой некоторые сомнения относительно того, что она сделала; породила желание воссоединиться с семьей или по крайней мере с сестрой Жанной. Разговора с ней Изабель жаждала сильнее, чем какого-либо другого. Жанна, думала она, должна узнать о ребенке первой.

А еще Изабель начала смущаться того, что они со Стивеном позволяли себе под крышей Азера. Стивен, казалось, был тогда полностью убежден в их правоте, а она, обуянная желанием, во всем на него полагалась. Она следовала своим инстинктам, когда же у нее возникали сомнения, отметала их, черпая силу в уверенности Стивена и в нежности своего чувства к нему. Но теперь желание ее, лишенное возбуждающего воздействия страха и запретности, ослабевало.

Южной зимой излишества их беззастенчивой любви стали казаться ей принадлежавшими другому времени года. Изабель сходила в церковь Сен-Реми, собираясь исповедаться местному священнику, но обнаружила, что не способна описать в подробностях все, что происходило между нею и Стивеном. Священник прервал ее, как только она призналась в прелюбодеянии. Наложенная им епитимья показалась Изабель не имеющей никакого отношения к содеянному ею — формальность, извлеченная из реестра, в котором разложены по полочкам распространенные прегрешения всякого рода. Удовлетворения Изабель не ощутила и, хоть она и не сожалела о случившемся, начала проникаться чувством вины.

Стивен, вернувшийся с бутылочкой нюхательной соли, опустился рядом с ней на скамью.

— Хорошо бы понять, что с тобой, — сказал он. — Может быть, ты плохо питаешься? Иногда это способно довести человека до обморока. Я тебе кекс принес.

— Нет, не думаю, что дело в этом. Да ничего серьезного и не случилось. — Она положила ладонь на его руку. — Не тревожься за меня.

Изабель улыбнулась ему — ласково и снисходительно, как будто это он нуждался в попечении и защите. Она разломила кекс, протянула ему половинку. Желтые крошки осыпали между ними дерево скамьи.

И тут же над их головами послышались клекот и удары крыльев, — это жирный, привлеченный видом рассыпчатого кекса голубь сорвался с кровельного водостока стоявшего за их спинами дома и нахально плюхнулся между ними.

— Господи Иисусе! — Стивен в ужасе вскочил со скамьи.

Изабель, позабавленная бесстрашием птицы, подняла на него испуганный взгляд:

— Что с тобой?

— Птица, птица! Ради бога! Прогони ее!

— Но это всего лишь голубь, он просто…

— Прогони его. Пожалуйста.

Изабель хлопнула в ладоши, толстая птица не без труда поднялась в воздух, перелетела площадь и опустилась на ветку дерева, с которой хорошо различались крошки на скамье.

— Да что с тобой, милый? Ты дрожишь.

— Я знаю, знаю. Прости. Подожди, дай опомниться.

— Это всего-навсего старый жирный голубь, он тебе ничего плохого не сделал бы.

— И это знаю. Я вовсе не думал, что он нападет на меня, просто меня одолел непонятный страх.

— Ну иди сюда, сядь. Иди же. Садись поближе ко мне, я обниму тебя. Вот так. Бедный мальчик. Тебе лучше? Погладить тебя по головке?

— Нет, все хорошо. Прости, что наделал столько шуму.

— Ты так закричал.

— Я знаю.

Понемногу дрожь отпускала Стивена.

— Птицы всегда внушали мне отвращение. Помнишь, я рассказывал тебе, как избил мальчишку и меня отправили обратно в приют? Он дразнил меня из-за ворон, которых тамошний егерь стрелял и прибивал гвоздями к забору. Я подошел к ним, погладил одну — хотел показать, что не боюсь их. Под крыльями у нее копошились черви, глаза были молочного цвета и из них что-то текло.

Он содрогнулся.

— Выходит, птицы связаны у тебя с мыслью о возвращении в приют?

— Отчасти. Но я всегда ненавидел их, задолго до того. В них есть что-то жестокое, первобытное.

Изабель встала, взяла его за руку. Миг она вглядывалась в карие глаза Стивена, в симметричную красоту его бледного лица. Потом легко кивнула, улыбнулась и сказала: