Себастьян Фолкс - И пели птицы...

Для Изабель оккупированный Амьен стал и впрямь другим городом — правда, ей «оккупация» дома на бульваре дю Канж принесла свободу.

Немецкие офицеры оказались людьми обходительными и добродушными. Один из них, молодой пруссак по имени Макс, особенно привязался к двухлетней дочери Изабель. Он гулял с ней по парку, играл, убедил своих товарищей-офицеров избавить Изабель от ухода за ними — ей хватало забот и с девочкой, а их нужды вполне способна удовлетворить армейская обслуга. По его настоянию Изабель разрешили оставить за собой лучшую комнату дома.

Рассказывая свою историю Стивену, Изабель о дочери не упомянула. Именно ради малышки она и согласилась вернуться сначала в Руан, а после в Амьен: ребенку нужны были дом и семья. Заставить себя сказать о дочери Стивену, ее отцу, она не смогла. Свою беременность она от него утаила, потребовав от Жанны, чтобы та тоже молчала. Она считала, что если Стивен узнает о ребенке, их отношения лишь усложнятся, станут более мучительными.

По той же причине, по какой она скрыла от Стивена существование дочери, Изабель рассказала ему о Максе, решив, что это все упростит: узнав о Максе, Стивен поймет: их разрыв окончателен.

Немцы провели в городе лишь несколько дней, однако война уплотняет время, и этих дней оказалось довольно, чтобы Изабель полюбила офицера, который играл с ее малышкой-дочерью и сделал покой и удобство ее жизни предметом своей особой заботы. Он был мужчиной не только чрезвычайно воспитанным, но и наделенным воображением, уравновешенностью и юмором. Впервые в жизни Изабель поняла, что повстречала человека, с которым будет счастлива при любых обстоятельствах и в любой стране. Он посвятил себя заботам о ее благополучии, и Изабель стало очевидно: если она ответит ему обычной верностью, никакие события, перемены и даже войны не смогут нарушить их простое согласие, не зависящее от остального мира. В сравнении с ее страстью к Стивену эта любовь была сдержанной, но отнюдь не лишенной глубины, она дарила Изабель радость и довольство, уверенность в том, что наконец-то ей удастся стать той женщиной, какой создала ее природа, — свободной от запретов и лжи, ведущей спокойную, благодатную для ее ребенка жизнь.

Макса то, что он назвал своей великой удачей, наполнило лестным для нее ликованием. К застенчивому удивлению Изабель, Макс, казалось, с трудом верил, что она может ответить на его чувство. Эта недоверчивость сделала то недолгое время, что они провели вместе, легким и светлым. Единственным, что омрачало мысли Изабель, была его национальность. Случалось, она лежала ночью без сна и думала о себе как об отступнице, повинной не только в двукратной измене мужу, но теперь и в трехкратной, если причесть куда более серьезную измену своей стране и народу. И не могла понять, как получилось, что она сама навлекла на себя столь странную судьбу? Она никогда не считала себя существом сложным, оставаясь в душе прежней девочкой, желавшей всего лишь любви и внимания, доброго человеческого отношения, на какое ребенок вправе рассчитывать в родительском доме. Почему же это простое желание заставляет ее чувствовать себя сумасбродкой, если не парией?

Этот запутанный вопрос казался неразрешимым, с какой бы стороны она к нему ни подступалась. Задерживаться на нем подолгу было делом мучительным, однако Изабель уже освоила, пусть и инстинктивно, практические приемы выживания. Макс был мужчиной из плоти и крови, достойным, наделенным доброй душой, а это в конечном счете было намного важнее, чем мелочь вроде национальности, даже в такое ужасное время. Прирожденная способность Изабель не отступать перед трудным выбором и, раз приняв решение, его держаться, вела ее навстречу тому, что представлялось ей правильным, — безотносительно к соображениям более общим и, в сущности, абстрактным.

Они переписывались. Когда Макс получал отпуск, она тайком навещала его в Вене. Долгие разлуки нисколько не ослабили чувств Изабель, напротив, лишь укрепили их. Она твердо вознамерилась избыть прошлое и создать для дочери человеческую жизнь.

В июне 1916-го полк Макса перебросили для усиления спокойного прежде участка фронта — под Мамец, что на Сомме. А вскоре Изабель получила письмо, написанное Стивеном на передовой. В течение шести месяцев ей не удавалось заставить себя раскрыть газету. Мысль о том, что Макс и Стивен сражаются друг против друга, была непереносимой. Попав в больницу, она написала Максу. Известие о ее ранении удвоило его преданность. Чем труднее становилась жизнь, тем острее они понимали, что обязаны соблюсти обеты, которые дали друг другу.