Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— Ты просто болван, — сказал Эл. — Тебя гложет зависть из–за того, что я получил такое заманчивое предложение. Ты просто стараешься испортить мне настроение. Пытаешься меня достать.

— Слушай, дядя, — сказал Тути. — Остерегись.

— Я–то остерегусь, — сказал Эл. — Впредь непременно остерегусь приходить к тебе с хорошими новостями.

— Так, значит, это хорошая новость, — сказал Тути, ухмыляясь. — У тебя точно все внутри так и зудит от этой твоей работы; ты втайне злорадствуешь — и дождаться не можешь, чтобы прибежать ко мне и все рассказать. Какой–то псих предлагает тебе восемь сотен в месяц — и у тебя словно шило в заднице от мыслей о таком кусище. Скоро ты хорошо заживешь — будешь все время покупать «Олд Форрестер», а не эту дрянь, которой торгуют в винном, не этот бурбон «Сан–Мастерсон», у которого такой вкус, словно его наливали по водосточной трубе с крыши.

Открылась дверь на кухню, и Мэри Элен Дулитл просунула в нее свою голову.

— Слушайте, парни, вы что–то слишком уж увлеклись. Лучше успокойтесь.

— Хорошо, — сказал Эл.

Тути кивнул безо всякого выражения на лице.

— Я на вас удивляюсь, — сказала она своим негромким, нежным голоском. — Вечно вы ссоритесь; сегодня вот вы оба трезвые, а все равно ссоритесь. Похоже, вам и оставаться трезвыми ничуть не помогает. — Она не уходила, а они смотрели в пол. — Я скажу, что тебя мучит, Эл Миллер, — сказала она. — Я, пока чистила печь, слышала через дверь все, что вы говорили. Чего в вас нет, так это веры в бога, которой следует быть. Я знаю, что вы улизнули с кухни, потому что боялись, что я стану говорить вам о боге, но это очень глупо, потому что я все равно стану говорить вам о боге, хотите вы того или нет. Никакой взрослый не сделает ничего доброго своему товарищу, если не будет хотя бы раз в неделю проводить время в церкви, размышляя о благости слова, сошедшего на землю. Знаешь, Эл Миллер, этот мир исчезнет, и будет Армагеддон, скоро, очень скоро. И небо свернется, как свиток, и лев возляжет рядом с агнцем.

— Мэри Элен, — сказал Тути, — ты спятила. Иди–ка чистить печку и оставь нас в покое. Женатым на тебе быть еще хуже, чем на какой–нибудь старушке — божьем одуванчике.

— Я говорю чистую правду, — сказала Мэри Элен. — Все это написано в еженедельном пятицентовом журнале «Сторожевая башня», который выпускаем и распространяем мы, Свидетели Иеговы. Ты, мистер Миллер, не уйдешь отсюда, пока не раскошелишься на пять центов за «Сторожевую башню», несущую слово божье на девяноста языках — так, по–моему, — по всему миру.

— Иногда мне кажется, что она только что выбралась из джунглей, — сказал Тути. — Типа как на дикарке женился или вроде того. — Лицо его было искажено стыдом и яростью.

— Я уеду домой, — мягко сказала Мэри Элен, склоняя голову. — В один прекрасный день. Вернусь к себе домой.

— Это ты о Миссури? — спросил Эл. Он знал, что она родилась там, а в Калифорнии жила всего три года.

— Нет, — сказала она. — Это я об Африке.

После чего дверь закрылась: Мэри Элен стала чистить печь дальше.

— Господи, — сказал Тути. — Она называет Африку «домом», а сама никогда не бывала восточнее Миссури. Все из–за этой религиозной чуши, из–за Свидетелей Иеговы. Она даже никогда не встречала никого из Африки, кроме как на ихних собраниях, где иногда читают лекции африканцы.

Они обменялись понимающими ухмылками.

— Как насчет того, чтобы выпить? — сказал Тути, вставая на ноги. — «Полковник Сан–Мастерсон», годовой выдержки.

— Идет, — сказал Эл. — С водой.

Тути отправился на кухню за стаканами.

На следующее утро, в субботу, Эл решил принять предложение Хармана.

Отперев замок на цепи у «Распродажи машин Эла» и нагнувшись, чтобы вытащить свою почту, он вдруг осознал, что первым делом он сообщит это не Джули и даже не Крису Харману, но старику.

Двери мастерской были открыты: Джим Фергессон, как обычно, был на работе — по крайней мере, первую половину субботнего дня. Он, наверное, будет работать до полудня или до часа, в зависимости от количества дел.

И теперь, почувствовал Эл, самое время все ему рассказать. Как можно скорее, раз уж я принял решение. В свете того, что я наговорил ему о Крисе Хармане.

И, покинув свою стоянку, он вошел в мастерскую через боковую дверь. Старик открыл ее, чтобы было больше света и воздуха.

Он обнаружил старика в его офисе. Фергессон сидел за столом, вскрывая свою почту. Когда он глянул на Эла, тот заметил, что глаза у него водянистые, с красными веками.