Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Брюс прошел в офис. В глубине его на краю одного из столов сидела Сьюзан, покуривая сигарету. На ней был строгий темно–зеленый костюм, волосы были тщательно уложены, и выглядела она мрачно и собранно. Когда он вошел, она мельком на него взглянула. Но ничего не сказала.

Стараясь, чтобы его голос звучал как можно естественнее, он спросил:

— Что все это значит?

— Я решила тебя отпустить, — сказала Сьюзан.

О Господи, подумал он.

— Ты правильно говорил, — сказала Сьюзан. — Что я наняла тебя, чтобы принимать решения о закупках.

— Будь я проклят, — только и сказал он, и голос у него на этот раз был слабым и дрожащим.

Чтобы не тряслись руки, ему пришлось сунуть их в карманы. Тем временем парнишка у них за спиной возобновил погрузку коробок; он осторожно катал тачку туда и обратно, ничего не говоря и стараясь производить как можно меньше шума.

Глядя Сьюзан прямо в лицо, Брюс спросил:

— Мы по–прежнему в браке?

— Да, конечно, — подчеркнуто сказала она, слегка помаргивая, словно бы застигнутая врасплох.

Значит, она его уволила. У него больше не было работы: в течение ночи или рано утром она все обдумала и приняла решение. И позвонила в БПЗ, и вот теперь оттуда прислали грузовик, чтобы забрать машинки. Как это он приехал так быстро? Может, она позвонила еще вечером, пока он работал, переделывая машинки. Она все решила еще до того, как он добрался домой и лег в постель. Вышла из офиса и сразу же направилась к телефону. Возможно, она приняла решение, как только увидела машинки. Но не сказала ни слова.

— Какой был смысл ничего мне не говорить? — спросил он. Голос понемногу к нему возвращался.

— Я устала спорить.

На это он не нашелся, что сказать.

— Мне показалось, — продолжала она, — что говорить об этом снова будет напрасной тратой времени. Я знала, что ты принял решение, и не было никакого способа тебя урезонить.

— По–моему, это черт знает что, — сказал он.

— Это моя лавка, — сказала Сьюзан. — Мы оба должны признать тот факт, что я здесь хозяйка. — Не сводя с него глаз, проговорила: — Машинки принадлежат мне. Разве не так? Мне неприятно настаивать на этом, но они мои. Они куплены на мои деньги.

— Деньги не все были твоими, — возразил он. — Как насчет тех денег, что дали мои родители?

— Половина из них моя, — сказала Сьюзан. — Значит, остается всего пятьсот долларов.

— И тех денег, что дал нам Мильт?

— Половина из них по закону принадлежит мне.

— Тогда часть машинок моя, — сказал он.

Услышав это, она кивнула. Однако не представлялось, что данное обстоятельство было для нее так уж важно.

— Свои я заберу, — сказал он.

— Поступай, как знаешь, — отозвалась она, быстро затягиваясь сигаретой.

Он вышел наружу, к пикапу. Парнишка уже поднимал задний борт. Он увязал коробки, чтобы те не растряслись на обратном пути в Рино.

— Черт возьми, — сказал Брюс. — Часть машинок принадлежит мне.

У двери в офис появилась Сьюзан.

— Это правда, — сказала она парню. — Часть принадлежит ему. — С блокнотом и карандашом в руках она занималась подсчетами.

— А, черт с ними, — сказал Брюс. Он повернулся и пошел прочь от них, к своему «Меркурию». Забравшись внутрь, захлопнул дверцу, завел двигатель и разом отъехал от бордюра, влившись в транспортный поток. Он рванул мимо, мгновением позже оставив позади себя и пикап, по–прежнему стоявший у бордюра с грузом коробок, и Сьюзан с парнем на тротуаре, поглощенных каким–то спором.

Пусть делают с ними, что хотят, подумал он. Пусть засунут их себе в задницу.

Охваченный дрожью, он замедлил ход, сдал вправо и свернул за угол. По инерции проехал по тихой боковой улочке и остановился. Шум движения отошел назад. Здесь царили мир и покой. Он выключил двигатель. Машина немного прокатилась дальше. Он поставил ее на ручной тормоз.

«Стоит ли мне проехать к дому? — спросил он себя. — И забрать свое барахло?» Нет, подумал он. Я, наверное, никогда туда больше не вернусь. Не вижу для этого никаких причин. Как же все скверно, думал он. После всех моих трудов. Надо же такому случиться. Как только она могла так точно с ходу подсчитать, какая часть машинок принадлежит ей, обосновать почему. Может, звонила своему адвокату?

Теперь, подумал он, я могу снова вернуться на дорогу. Но ему этого не хотелось. Запустив двигатель, он тронулся вдоль домов. Жилой район, подумал он. Лужайки и подъездные аллеи. Какое–то время он ехал куда глаза глядят.

Никак не предполагал, что так все обернется, думал он. Ничего нельзя предсказать. Все эти годы, что я ее знаю. С начальной школы. И в средней школе я тоже был с ней знаком, доставлял ей газету. То, что меня никогда не приглашали в дом, должно было послужить мне намеком. И теперь снова все то же самое. Надо было остеречься.