Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Оба они страшно уставали от долгих часов работы на авиационном заводе. Как те люди в барах, они в любой момент готовы были взорваться. Оба похудели — они и приехали–то сюда довольно худыми — и помрачнели. Почти все свободное время они простаивали в очереди в супермаркете, покупая продукты, или ждали, когда постирается одежда в прачечной самообслуживания. Вечерами слушали радио или ходили на угол выпить пива, иногда ближе к ночи она читала какой–нибудь журнал, а Роджер спал. По радио шли программы Боба Хоупа и Реда Скелтона, шоу «Фиббер МакГи». Развлечения изнуренных работой людей сводились к тому, чтобы полежать, не раздеваясь, на кровати и послушать хит–парад в субботний вечер или программу «Джелло» с Джеком Бенни, Деннисом Деем и Рочестером в воскресный. Война постепенно подходила к концу. Авиационные заводы начали группами увольнять работников, сокращать количество смен, сверхурочные часы и отказываться от семидневной недели. Но Роджер и Вирджиния не стали уезжать, как рабочие–мигранты. Они заработали достаточно, чтобы остаться. Они уже считали себя калифорнийцами, не хуже Сынов Родины. Лос–Анджелес стал крупнейшей по численности населения территорией в мире; все сюда приезжали, и никто не уезжал.

Недалеко от их военного поселения вокруг супермаркета образовалось скопление магазинов и предприятий быта. Первой после прачечной открылась мастерская по ремонту обуви, затем косметический кабинет, пекарня, два гриль–бара, агентство недвижимости. Потом агентство куда–то переехало и помещение освободилось. Однажды на нем появилась вывеска: «РЕМОНТ РАДИО ЗА ОДИН ДЕНЬ». Вскоре в витрине рядом с радиолампами, аккумуляторами, лампочками для фонариков и иглами для проигрывателей появились настольные радиоприемники первых послевоенных моделей. Видно было, как внутри за прилавком возится с чем–то человек в рабочем холщовом халате.

У них сломался старый приемник «Эмерсон», и как–то утром Вирджиния отнесла его починить в «Ремонт радио за один день».

— Это, наверное, всего лишь лампа, — сказала она. — Вряд ли там что–нибудь серьезное. Просто заглох, и все.

— Сейчас посмотрим, — сказал человек за прилавком, включая приемник в сеть и щелкая ручкой туда и обратно.

Наклонившись, он постучал костяшкой пальца по лампам, заглянул внутрь и, приложив ухо, послушал динамик. Мастер был крупным мужчиной с круглым лицом и напомнил ей Ирва Раттенфангера: было что–то славное в его увлеченности делом. В маленькой мастерской, новой, едва открывшейся, уже всюду валялись перегоревшие лампы и переходники.

— Я выпишу вам квитанцию, — сказал мастер и сунул руку под прилавок. — Сразу не смогу сделать.

Она назвала ему свое имя и адрес, и он выдал ей квитанцию на получение, оторвав ее от ярлыка. Когда она зашла через несколько дней, приемник был готов. Обошлось это в семь долларов пятьдесят центов.

— За одну только лампу? — возмутилась она.

— Фильтры, — сказал мастер, показывая ей ярлык. — Полтора доллара за детали, остальное — работа.

Он включил приемник — тот работал нормально.

— Только за то, что поставили деталь? — все не могла успокоиться она.

Тем не менее она отдала ему деньги и ушла с приемником.

Вечером она рассказала Роджеру, сколько пришлось заплатить. Раньше, в Вашингтоне, он в гневе забегал бы по квартире, но теперь только взял квитанцию, посмотрел, положил и пожал плечами.

— Мухлюют, наверное, — сказала она, вспомнив одну статью, прочитанную в журнале.

Роджер лежал, растянувшись на диване и положив ноги на валик.

— Не думаю, — сказал он. — Они примерно так и берут.

Он лежал без очков, закрыв глаза рукой.

— Жалко, тебя со мной не было. — Она никак не могла унять раздражение. Цены на все росли, это было ужасно. — Ты мог бы поговорить с ним. Я в радио ничего не понимаю. А они, если видят, что ты не разбираешься, пользуются этим.

Но Роджера это не волновало, он, казалось, заснул. Полчаса он лежал на спине с закрытыми глазами, иногда вздыхал, ворочался, приглаживал ладонью волосы. Тем временем она стирала в тазу нижнее белье. Из квартиры внизу доносились звуки радио, во дворе залаяла собака. Кто–то завел машину. По бетонной дорожке под окном бегали дети, какая–то женщина громко звала их домой, ужинать.

Вирджинии было спокойно у себя в квартире: всеобщее напряжение спало, и люди радовались этому. Они закончили войну одним броском. Это тяжкое испытание не прекращалось ни днем, ни ночью; не было места ни веселью, ни, уж конечно, идеализму. И вот все закончилось: теперь можно было лежать на диване, стирать или сидеть и вслух рассуждать о том, как потратить заработанные деньги, какие возможности открываются перед ними. Начали возвращаться те, кто воевал. У них было мало денег или не было совсем, и многие хотели пойти учиться по программе Солдатского билля о правах [153] Солдатский билль о правах — ряд законов, принятых в разное время в США и предусматривавших льготы для ветеранов. или вернуться на старую работу, которую им обязаны были предоставить по закону, или же они просто проводили время с женами и детьми, довольствуясь тем, что могут теперь всецело посвятить себя этому. Рабочим военных заводов нужно было что–то большее, ощутимое. Они привыкли всегда что–нибудь держать в руках, какой–нибудь реальный предмет.