Дмитрий Руденко - Станция Университет

— Как вам, ребята, нравится капитализм?

Это был отличный вопрос. Потому что я знал, как на него отвечать, — все-таки студент идеологического факультета. К тому же как раз перед Японией я бегло пролистал Бердяева.

— Капитализм — это религия золотого тельца, — отчеканил я. — Он угнетает неимущих, но прежде всего угнетает человеческую личность. Даже личность самого буржуа угнетена и раздавлена буржуазным капиталистическим строем.

В комнате повисло напряжение. Особенно озадачился представитель нашего посольства. Я продолжил:

— Другое дело социализм. Правда, тут надо различать. Есть социализм коллективистический, когда государство подавляет личность, а принцип равенства — свободу. Человек в этом случае получает хлеб, но его лишают свободы и совести. А есть социализм персоналистический. Он ценит личность. Личность торжествует над обществом и государством, свобода над равенством. Хлеб есть у всех, и свобода тоже есть у всех!

Министр поправил очки и угрюмо уставился в пол. Подали зеленый чай с японскими пирожными из рисовой муки, но на угощение я не отвлекся, слишком был увлечен ответом.

— В этом смысле я выступаю за социализм, но социализм персоналистический. Некоторые страны, по-моему, приблизились к этой модели ближе, чем СССР. Например, Швеция. Япония тоже преуспела, — добавил я для политкорректности.

Министр совсем повесил нос. Я готов был развивать мысль, но представитель нашего посольства незаметно подмигнул мне, дав понять, что достаточно, можно закругляться. Я закончил.

После утомительных встреч с высокопоставленными япошками страшно хотелось спать. По возвращении на нашу спартанскую базу я немедленно забрался на свой второй ярус и тут же отключился. Отдохнуть, однако, не удалось. Разбудил грохот. В нашу тесную казармочку заносили целую партию телевизоров. Делали это изрядно запыхавшиеся члены нашей студенческой делегации.

— Что случилось? — сквозь сон спросил я. — Ночь уже. Почему никто не спит?

— Все проспишь! Мы же телевизоры на улице нашли!

— Какие телевизоры?

— Настоящие! Вот дураки японцы! Выкидывают на помойку работающие телевизоры!

— А где эта помойка?

— Помойка — это условно сказано. Они выставляют их на улицу возле своих домов.

— И что?

— Ты даешь! Не понимаешь, что ли? Мы уже шесть телевизоров нашли — вот они, — мой собеседник указал на проход между кроватями. — Это теперь наше. «Панасоники», «Сони», «Джей-Ви-Си». Все — с диагональю 54 сантиметра. И все в рабочем состоянии — включай и смотри.

— А что вы потом с ними делать будете?

— Привезем в Москву и продадим в комках [29] Комок (сленг) — комиссионный магазин. . Заработаем кучу денег. Что, идешь с нами?

— Нет, буду спать.

— Ладно.

Я задумался. В Москве телевизоры, особенно японские, были не то что дефицитом — роскошью были. Тогда дачи с участками в ближнем Подмосковье меняли на видеомагнитофоны. Ребята знали, что делали. Но у меня не было ни сил, ни желания составить им компанию, и я снова заснул. Через полчаса я проснулся от того, что меня сокрушительно тряс за плечо Леха Попов.

— Вставай, я телевизоры нашел.

— С ума вы тут все посходили? — пробурчал я.

— Помоги донести. Тут в двух кварталах — шикарный телек.

— Тебе банок под матрасом, что ли, мало?

— Прошу, помоги, один не дотащу. Где я в Москве такой телевизор куплю?

Делать было нечего. Пришлось идти выручать Леху. На ночных улицах мы постоянно натыкались на знакомых «грибников», которые, сверкая глазищами, пролетали мимо в поисках электроники либо уже тащили подобранные изделия домой.

— Лех, долго еще? Где твой квартал?

— Сейчас, сейчас.

Мы шли уже минут десять. Кстати, по дороге попадались еще и холодильники, и велосипеды. Глаза разбегались. Вдруг Леха застыл как вкопанный. Вокруг было пусто.

— Черт! Вот же это место. Здесь он стоял. Мой телевизор! Уже сп…ли, гады!

— Кто?

— Ну не японцы же!

— Что делать теперь?

— Искать другой.

Остаток ночи мы провели в поисках телевизора для Лехи. Нам повезло только с третьей попытки. Первые два телевизора, которые мы отыскали и притащили в нашу комнату, при подключении к розетке не включались. Третий, наконец, включился. Леха был очень доволен. Утомленные, мы заснули беспробудным сном.

Утром на меня налетел Шакир. Шакир был возрастным «студентом» Ташкентского университета, ему было за 35. «Хоть раз в жизни на мир глазком взгляну», — делился он со мной заветным по дороге в Японию.