Айрис Мэрдок - Дикая роза

Неужели она это серьезно, подумал Феликс, или она его испытывает, хочет, чтобы он применил силу? Он чувствовал, что у него хватит решимости втолкнуть её в «мерседес». Он сказал, чтобы выиграть время:

— Вы в самом деле думаете, что он может вернуться? Вам не кажется, что это наивно?

— Я думаю, что возможность такая есть. И Миранда так думает, даже больше, чем я. А она его знает.

— К черту Миранду!

— Уезжайте, Феликс, — сказала она тупо.

Он прикусил губу, вздернул подбородок и по её выражению понял, что вид у него устрашающий. Он сказал:

— Я люблю вас, Энн, я восхищаюсь вами, но порой мне кажется, что вы запутавшаяся, сентиментальная дура.

Она посмотрела на него сурово и печально.

— Простите меня, Феликс, я не могу толком объяснить, но я уверена. Ох, родной мой, давайте не будем тянуть. — Голос её сорвался.

Феликс дрогнул. С некоторыми женщинами он прекрасно умел обращаться. Но что делать с ней — не знал. Самый контраст парализовал его. Если бы он только мог сломить её взглядом, жестом. — Я вас не отпущу, — сказал он.

Энн смотрела на него с отчаянием, в её глазах были боль и страх. Словно подождав, что он сделает, она сказала:

— Понимаете, я должна оставить Рэндлу путь к отступлению.

— Рэндл, Рэндл, а почему для разнообразия не поступить так, как вам самой хочется? Или разучились?

— Может быть, и разучилась, — произнесла она медленно. — Я как-то себя не вижу. Я вижу его. И никакая это не самоотверженность. Просто он слишком существует.

— А меня вы не видите?

— Вас, — сказала она. — Да. В том-то и горе.

— Вы хотите сказать, — он старался понять не слова, а её лицо, — что я стал… для вас… невидимым? Вы меня не видите, потому что я… просто что-то, чего вам хочется? — Он боялся выразиться слишком ясно. Но очень уж жестоким казалось, что она вот так, почти автоматически отрекается от него, отрекаясь от собственных желаний. Что ему, как и ей, не знать счастья только оттого, что для неё так ощутимо существует отсутствующий Рэндл.

— Откуда я знаю, чего мне хочется? — сказала она уже с раздражением. — Мне ничего не хочется, я от всего отказываюсь, потому-то я и врежу другим, и Рэндлу вредила, и вам повредила бы, наверно.

— Я вас не понимаю. — Он подошел к ней ближе. — Вы никому не можете повредить. Вы хорошая, а хорошее не может быть дурным. Вы говорите абстракциями. Будьте естественны со мною, Энн. Не насилуйте себя, дайте себе волю. И ради всего святого перестаньте молоть чепуху. — Он шагнул к ней, стал рядом.

— Не надо, — сказала она робко, почти жалобно, глядя на него снизу вверх. — Я делаю то, что должна. Я прикована к Рэндлу, понимаете, прикована.

Он протянул к ней руки, но снова их уронил. Ему хотелось схватить её и раскачать, хотелось упасть перед ней на пол и с криком зарыться головой в её колени. Он сказал тихо:

— Перестаньте, Энн.

— Вы должны уехать, Феликс, — сказала она тем же апатичным, неуверенным тоном. — Как вы теперь поступите?

Боль и гнев охватили Феликса. Он не мог ей поверить. На минуту захотелось её уязвить. Он сказал:

— Что ж, если бы я дал вам меня прогнать, пришлось бы, очевидно, устраиваться по-другому. Уж конечно, я не раскис бы. Уехал бы в Индию. Возможно, женился бы на ком-нибудь. Жениться мне нужно, и поскорей, не то совсем высохну. Но я хочу жениться на вас, черт возьми.

— А… Мари-Лора? — спросила Энн, шаг за шагом отступая от него к окну.

— Что Мари-Лора?

— Вы как-то обещали мне показать её портрет, — сказала Энн. Она вся сжалась, была напряженная, бледная.

Зачем она мучает себя и меня, думал Феликс.

— Да, — сказал он раздраженно. — Он у меня с собой. Желаете посмотреть? — Он порылся в кармане. Там все ещё лежало письмо Мари-Лоры, а при нем снимок, который он недавно сунул в тот же конверт. Он мельком взглянул на него и сам вздрогнул: умница, длинноносая, с узкими темными глазами и пышным каскадом почти черных волос. Мари-Лора. Он протянул снимок Энн.

Энн только глянула и расплакалась.

— О боже правый! — сказал Феликс и зашагал по комнате.

— Простите, — сказала она, стараясь сдержать слезы, и положила снимок на стол. — От этого я могла вас избавить.

— Слушайте, Энн, — сказал Феликс. — К черту Рэндла и Мари-Лору. Они здесь ни при чем. Мы оба устали, издергались. Гнать сюда в такую поздноту было сумасшествие. Идите спать, а утром мы ещё поговорим.

— Нет, нет, — сказала Энн и снова заплакала, — этого мне не вынести.

— Так что же вы, хотите, чтобы я уехал сейчас?