Алексей Притуляк - В двух шагах от солнца [Сборник]

И остановился. Это уже хорошо. Можно оправить задранное платье, с горечью убедиться в наличии на нём слюнявых пятен, стряхнуть с себя омерзение.

— Мне нужно расслабиться, — сказала Ева. — Я что‑то напряжена.

— Массаж?

О господи! Только этого ещё не хватало!

— Нет, спасибо… Вагнер. Лучше бурбон.

— Угу… Ну, тогда я пошёл за бурбоном.

А в голову Еве наконец‑то пришла нужная мысль. Она вспомнила, что они с боровом, возможно, не одни в доме.

О господи, что за день!

Интересно, тот, из шкафа, уже смылся?

— Посмотри в гардеробе, — подсказала она Вагнеру, который стягивал с себя пиджак и осматривался, пытаясь определить местоположение бара.

— В гарде… Ты хранишь выпивку в гардеробе?

— Ну, я странная девушка, — небрежно бросила она, внутренне напрягаясь в предчувствии чего‑то ужасного. — Как все талантливые люди. Гардероб — там.

— Ух ты! — причмокнул он. — Обожаю таких девчонок. Я буду кончать в тебя долго и мрачно.

Боже!

Она прислушивалась к тому, как он, на ходу стягивая носки и бросая их чёрт знает куда, прошлёпал к шкафу. Скрипнула дверца. Донеслось сосредоточенное пыхтение и позвякивание передвигаемых вешалок… Вот сейчас… Сейчас…

— Не вижу тут никакой выпивки, — пробубнил Вагнер.

— Нет — нет, смотри хорошенько. Там, под шубкой, стоят две бутылки.

Еву почти трясло. Вот сейчас, сейчас…

— Ни — че — го, — кабан заглянул в гостиную. Он уже и штаны с себя стянул. На нём были красные стринги. Этой тонкой и слабой перегородки вполне хватило на то, чтобы скрыть его небогатое мужское достоинство. И только пучились грязными водорослями под отвислым бледным животом неухоженные лохмы.

Какой ужас!

Ева, старательно отводя глаза от этого нетрезвого существа, поджимая ноги и внутренне содрогаясь, выдавила:

— Может быть, посмотришь ещё? Там, у задней стенки, за шубкой. С обломанными ногтями.

— М?

— То есть, я имею в виду, одна уже початая… Ну посмотри ещё, а?

Вагнер пожал рыхлыми плечами, исчез.

И не вернулся. Ни через минуту, ни через пять, ни через час.

Часа два Ева просидела на диване с поджатыми ногами, отрешённо глядя в пустоту и полумрак гостиной. Только когда начавшийся за окном дождь вывел её из транса, она поднялась и прошла в прихожую.

Половина тела Вагнера торчала из шкафа. Он лежал полубоком. Его бледные, как два мёртвых глиста, волосатые ноги были поджаты и судорожно напряжены. Напоследок он обделался, и коричневая полужидкая масса, стекавшая по ляжкам, испоганила ковёр. Беззащитно обнажившаяся головка члена выглядывала из‑под красной тряпочки сбившихся на сторону стрингов.

Ева покачала головой, задумчиво постучала ногтем по зубам. Потом неуверенно заглянула в шкаф. Голова Вагнера, с высунутым языком, безвольно лежала на одной ступне. Наверное, кабан залез головой между стоящих в гардеробе ног, в поисках бутылки, и те просто сжали его толстую короткую шею. И сдавливали, пока он не перестал пыхтеть…

Скотина, ковёр уделал!

Проходит ещё часа два, пока Ева собирает разбросанную одежду, увозит труп и загаженный ковёр на отвал, выносит мусор, в котором её совсем ещё новое вечернее — чёрное с золотом — платье, принимает душ, старательно смывая с себя мерзость Вагнеровых поцелуев и касаний, чистит диван и пьёт бурбон.

Наконец, она вспоминает о своём избавителе и возвращается к гардеробу. Открывает дверцы, смотрит на стоящие за шубкой ноги.

— Спасибо, милый, — произносит она.

Ноги неподвижно молчат.

Ева улыбается им и идёт в ванную. Возвращается с небольшим серебристым тазиком, полным тёплой воды, в которой плавает губка, пемза и кусочек мыла. Из кармана халатика у неё торчит маникюрный набор.

— Сейчас мы из тебя красавца сделаем, — шепчет она, принимаясь за работу.

Ещё через час ноги чисто вымыты, пятки отшлифованы, ногти приведены в божеский вид — подстрижены, заботливо обточены пилочкой и покрыты чёрным лаком.

Ева нежно целует каждую ступню, прикрывает шкаф и идёт в спальню.

Она долго лежит без сна, ожидая, когда же её друг из гардероба придёт разделить с ней ложе. Но, так и не дождавшись, под утро засыпает.

Ей снится эротический сон.

Сначала стопы у него позеленели, как листики молодого салата, а потом покрылись коричневатой коростой. Само по себе это было не страшно, и ничего такого, слишком необычного, в случившемся не было. Да и произошло всё как‑то исподволь и почти незаметно. Он не мог бы сказать, когда это началось. Во всяком случае, происходящее его не испугало.