Юрий Герт - Ночь предопределений

Он ждал, что она скажет «да» или кивнет головой. Но Айгуль не двигалась и молчала, как если бы не слышала вопроса.

И в зале впервые за этот вечер наступила не прерываемая ни скрипеньем скамей, ни смехом, ни аплодисментами тишина.

Ну же!.. — подумал Феликс. — Ну же!.. — Он так напрягся, словно это ему предстояло отвечать. И стиснул в пальцах два маленьких металлических шарика на замке сумочки, которую держал в руках.

Айгуль покачала головой. Не ответила, ничего не произнесла, однако покачала головой, слабым своим качанием сказала «нет, не верю», — не важно, что сказала, но сказала явно не то, чего добивался Гронский.

Феликс вздохнул. Бек, послышалось ему, тоже вздохнул с облегчением. И Вера обрадованно посмотрела на него. Карцев хранил невозмутимость, но и он, пожалуй, был доволен.

— Вы мне верите, — вновь повторил Гронский, — Вы мне верите. Вас зовут Айгуль… Отвечайте, отвечайте быстро, нет или да! Вас зовут Айгуль? Отвечайте…

— Да, — отозвалась Айгуль почти шепотом.

— Громче, — сказал Гронский. — Громче: да или нет?..

Да, повторила Айгуль довольно вяло, но уже громче.

— Вы работаете в музее?.. Да или нет?..

— Да, — сказала Айгуль, уверенно кивнув.

— И вы живете здесь, в этом городе?..

— Да.

— Теперь вы мне верите?.. То-то же, я не ошибаюсь, вы мне верите. Вы любите Жанну д’ Арк, вы похожи на Жанну д’ Арк, вы — Жанна д’ Арк, вы стоите посреди большой площади, полной народу, и вас должны казнить… Вы видите, сколько народу пришло посмотреть на вашу казнь?..

Он указал рукой на зал.

— Вижу, — сказала она, не открывая глаз.

Он дьявол, подумал Феликс.

В зале была могильная тишина.

Лицо Гронского блестело от пота.

— Эти люди пришли увидеть вашу казнь. Вон там стоят люди в черном… Это монахи, вы их видите, — людей в черном, с факелами в руках?

— Вижу, — тихо проговорила Айгуль.

— Вот один из них подносит свой факел к дровам… К сосновым поленьям… Вы видите у себя под ногами сосновые поленья?.. Смотрите, смотрите себе под ноги… Вы видите?..

— Вижу, — покорно повторила Айгуль.

— Что вы видите?..

— Поленья…

— Сосновые!.. — громко выкрикнул Гронский.

— Сосновые, — подтвердила она.

— Вы видите, как они разгораются от огня факела?.. Они сухие и хорошо горят, они быстро разгораются, пламя растет, пламя близится, вы чувствуете, как оно начинает лизать ваши ноги… Вам горячо! Горячо стоять!..

Айгуль переступила с ноги на ногу. Лицо ее передернула мгновенная судорога; она неловко подпрыгнула и с правой ноги у нее сорвалась босоножка.

— Нет, — сказал Гронский, — вы Жанна д’ Арк, вы героиня. Вы сильная, мужественная девушка. Вам больно, вас обжигает со всех сторон пламя, но вы не сдаетесь. Вы стоите, привязанная к столбу, все, что вы можете себе позволить — это несколько слезинок. Вы плачете, а в толпу, которая окружила эшафот, бросаете: «Вив ля Франс!..» Ну, кричите же — «Вив ля Франс!»

«Зачем он это делает? — в смятении думал Феликс. — Разве не достаточно…» — Феликсу казалось, по искаженному страдальческой гримасой лицу ползут крупные слезы, рождаясь где-то там, в чаще сомкнутых ресниц.

— Вив ля Франс… — шепотом произнесла Айгуль. Но шепот в молчащем зале был далеко слышен.

«Прекратите!» — хотелось крикнуть Феликсу. Пожалуй, этого и было довольно: «Прекратите!..» В одном из рассказов у Томаса Манна… Да, у него — в аналогичной ситуации на сцену кто-то выскакивает, стреляет в гипнотизера… Кажется, так!.. Это в рассказе, это литература — великолепная, возвышенная немецкая литература… «Дахин, дахин…» Хотя когда было надо, никто не выскочил, не выстрелил… И Томас Манн укатил в Штаты писать «Иосифа»… Зато в рассказе — ди гросслитератур, и такая завершенность!.

При чем здесь это, думал он, при чем, зачем?.. Но ведь, если крикнуть… Ведь глупость получится! Ведь не на костре же она, в самом деле, — это гипноз, всего-навсего!..

— А теперь, — сказал Гронский, — давайте мне руку, я вас выведу из огня… — Он взял ее за кончики с готовностью протянутых пальцев. — Ну вот, мы выходим… Вы чувствуете? Уже не печет, не жжет… Правда?.. — Она еще тяжело дышала, но на лице пробивалась улыбка. — Прекрасно! Вы спасены… Но знаете ли, кто такая Жанна, д’ Арк?.. — Он наклонился к ее уху и громко произнес: — Она еретичка! Колдунья! И если это понадобится для блага прекрасной Франции…

Он оборвал свою торопливую, частящую, как бы обволакивающую речь, всмотрелся в Айгуль, в ee лицо, побледневшее, утратившее обычную смуглость. И медленно, будто ввинчивая каждое слово, продолжал: