Юрий Герт - Ночь предопределений

Тем забавней, — повторил он, и пока Карцев и Спиридонов обсуждали благотворное воздействие шубата, кумыса и более крепких напитков на человеческий организм в сорокапяти-градусную жару, Феликс представил себе толчею послевоенной барахолки, безногих, багроволиких инвалидов, среди латаной ветоши и трофейного тряпья зазывающих, на счастье, сыграть «в веревочку», и роскошные книжные развалы, где было все — от громадных дешевых однотомников, которыми тогда издавали классику, до подшивок «Нивы» и немецких открыток с милующимися голубочками… Там-то и отыскалась однажды брошюра, с ятями и завораживающими картинками: «Как стать гипнотизером?» Она содержала тридцать уроков-упражнений, с полнейшей гарантией успеха. От книжицы, от ее просвечивающих, словно промасленных страниц веяло забитым рухлядью чердаком, тайной и всемогуществом.

Вдвоем с приятелем-одноклассником они добрались до третьего или четвертого урока, на этом их пыл иссяк. Им не хватило упорства и последовательности, на которых настаивал педантичный автор. Но в щуплых мальчишеских телах, содрогавшихся от несбыточных фантазий, остался трепет и восторг — перед одаренными волшебной силой людьми, изображенными на картинках: единственным словом, жестом или взглядом они погружали в глубокий сон, или внушали, что угодно, целой толпе, или превращали человека в бесчувственное бревно, которое переезжал экипаж с кучером и четырьмя седоками!..

Путь к всемогуществу… В конечном счете, Наполеон, Бальзак или странствующий гипнотизер, подумал Феликс, так ли велика разница? Важен импульс.

Они говорили о том, что предпочтительней: холодная водка в Кара-Кумах, где раньше Карцев строил на маленькой станции вокзал по своему проекту, или подогретая рисовая саке, которую Спиридонову довелось отведать в Маньчжурии в сорок пятом году, — говорили о том, что первым приходит в голову незнакомым, оказавшимся рядом людям, — Карцев, отвалившийся на спинку стула, с вытянутыми под столиком ногами в растоптанных сандалиях, и Спиридонов, не замечающий — быть может и замечающий — скрытый темными стеклами добродушно-иронический взгляд Карцева и с тоскливым смятением посматривающий на бутылку… Но тут Гронский, сложив поверх недоеденной яичницы вилку и нож, перебил их, обратившись к Феликсу:

— Вы часто здесь бываете?

Он смотрел на него прямо и требовательно.

— Не слишком, но…

— Не слишком, но бываете, — не дослушал его Гронский. — И что же, здесь всегда так превосходно кормят? — Лицо маэстро было бесстрастно, только в сочном баритоне с легкой хрипотцой проступала стариковская брюзгливость.

— Не всегда, — улыбнулся Феликс, внезапно поймав себя на том, что под хмурым взглядом гипнотизера начинает испытывать нечто вроде смутной вины. — Но сегодня — выдающийся день…

— Я это чувствую, — оборвал его Гронский. — Боюсь, что это вскоре также почувствуют мои печень и желудок.

— … И по такому поводу, — продолжал Феликс, несколько задетый манерой Гронского вести разговор, — по такому поводу нас даже балуют блинами…

— Это не блины, — Гронский скосился на стоящую перед ним нетронутой порцию блинов, скатанных двумя рыхлыми валиками, — это самоубийство.

— А кроме того — деликатес для здешних мест; салат из свежих огурцов…

— Порядком перезрелых, — буркнул Гронский. — Не находите?

— И это помимо шубата, который превосходно утоляет жажду и обладает целебными свойствами, их тоже нельзя недооценивать…

— Понимаю, — Гронский устремил померкший взгляд на едва пригубленную кружку. — Но чтобы по достоинству оценить этот превосходный напиток, необходимо, по всей видимости, тут родиться… И вы утверждаете, что это ко всему еще и выдающийся день?

— Не иначе, — сказал Феликс. — Вероятно, все это — в честь вашего приезда. Ничем другим этого не объяснишь.

— Вполне правдоподобное объяснение, — поддержал Карцев и толкнул — нарочно или нечаянно — Феликса ногой.

Феликс заметил сердитый взгляд, брошенный на них обоих Ритой исподлобья, и то, как она перестала на миг жевать, поднеся к губам хлебную корочку.

— Зачем вы привезли меня сюда, товарищ Спиридонов? — произнес Гронский все с тем же бесстрастным выражением на холеном лице. Его крупный нос и щеки с отвислыми львиными мешочками покрывала сетка розовых прожилок.

— Зачем?.. — вскинулся Спиридонов и затеребил черную, порядком засаленную бабочку под выпирающим на тощей шее кадыком. — Как это — зачем?.. Когда наша филармония заключала с вами договор…