Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

Люсик прочитал письмо.

– Гена, как ты стал таким, даже мать удивляется?

Люсик ясными голубыми глазами посмотрел на Павлуху и спросил:

– Павел Иванович, дайте закурить?

Павлуха протянул папиросу и чиркнул спичку. Люсик затянулся, прищурил глаза, затем снова затянулся, быстро выпустил дым и сказал:

– Павел Иванович, мне обидно, больно, меня даже мать не понимает. Кто меня поймет? Она удивляется, вы удивляетесь, почему я стал таким? А удивительного ничего нет. На свободе меня первый попробовал брат, а здесь я привык. Меня таким тюрьма сделала. В чем я виноват? В тюрьму попал случайно. В камере, видя, что я симпатичный, стали фаловать. Я подумал, раз просят, значит, надо дать, ведь давал же брату. И я дал. Мне сказали, что я с мастью, и вся камера начала со мной БЫТЬ. Мне противно, никакого удовольствия, но после этого не давать я не мог. Если отказывался, били.

Я подумал, чем терпеть, лучше давать. Так было в следственной камере, так стало и в осужденке. Потом на зону. Из тюрьмы не один пришел, и земляки рассказали. И в зоне я продолжал давать.

Меня, как других, не били. Отоварку и посылки не отбирали. Я рогам и положнякам давал, и они на меня еженедельно составляли график за подписью рога зоны, а то желающих много, и поначалу из-за меня дрались. Я не работал, чтоб пропускать больше, а потом закосил и попал в больничку. В палате лежал один и впервые почувствовал, как мне хочется этого.

Из больнички приехал, и у меня понеслось. Да, Павел Иванович, я получал удовольствие, и мне этого так хотелось. Начальство узнало, и одного парня раскрутили, потом второго. Я потерпевший. Никто не понимал, что мне самому хочется. Все думали, что меня принуждают. В зоне после второго суда не все желали со мной быть. Раскрутки боялись. Тогда я сам стал уговаривать ребят, и они соглашались.

В конце концов нас опять застукали. Теперь и мне решили добавить срок и отправили в тюрьму. Там из-за меня еще один раскрутился. И вот я здесь. А меня не понимают. Мне, Павел Иванович, хочется, мне очень хочется этого. А на свободе я не попробовал ни одной женщины, и они мне теперь не нужны. Вот сейчас один, и готов на стенку лезть. А что дальше? Приеду на взрослый, и меня снова застукают и опять добавят. И так мне сидеть всю жизнь.

Павлуха слушал исповедь Люсика, и ему было жаль парня. Он вглядывался в глаза Люсика, а они у него бездонные и такие голубые-голубые, — и Павлухе казалось: из глаз смотрит еще одно существо, и это существо — женщина. Люсик, не став мужчиной, превратился в женщину и теперь оттого, что ему этогоне хватало, страдал.

– Дайте еще закурить.

Павлуха дал закурить и вышел из камеры. Дежурным наказал: наблюдайте за Люсиком.

Люсик, отсидев десять суток, получил матрац и жил на общем положении, в день два часа гуляя в прогулочном дворике.

Но не долго он протянул в одиночестве. Свив из простыни веревку и привязав ее к решетке — повесился.

Матери дали телеграмму, но она не приехала. Хозяйственники выкопали Люсику на городском кладбище могилу и зарыли наспех сколоченный гроб.

Воспитанники в школе сдали последний экзамен и курили на улице. К Глазу подошел Слава Смолин и сказал:

– Все, в первый этап уезжаю. Сегодня день рождения.

– Поздравляю, — искренне сказал Глаз.

Шестое отделение со Смолиным только в школе встречалось. Его тогда в другой класс перевели — восьмых было два. И почти все его кенты с ним не здоровались. А Глаз здоровался и не сторонился.

– Глаз, ты извини меня, что тогда так получилось. — Слава помолчал. — Если б я знал, что ты такой… — Слава не договорил, похлопал Глаза по плечу и, приблизив его к себе, коснулся лицом его щеки.

Глаза вызвал Павлуха.

– Колька, — начал он, едва Глаз переступил порог кабинета, — ну, говори, что сегодня видел во сне?

У Глаза екнуло сердце. «Ответ пришел», — подумал он и ничего не ответил. Он глядел на Павла Ивановича. Тот улыбался.

– Что ты молчишь? — все улыбаясь, спросил Павлуха. — Ну, какой сон снился?

– Я ничего сегодня во сне не видел, — тихо ответил Глаз.

– На помилование пришел ответ, — продолжал он,— тебе сбросили срок.

Он встал и крепко пожал руку Глазу. Взяв со стола небольшой синий лист, он протянул и сказал:

– Читай.

Глаз стал читать. И вот наконец золотые слова: «…снизить срок наказания до четырех лет шести месяцев». Ниже стояла круглая гербовая печать и подпись полковника.

– Прочитал? — спросил Павел Иванович. Глаз ничего не ответил, но то место, где было написано, «снизить срок наказания», он прочитал второй раз.