Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

В шестнадцатой комнате жил Семен. До конца срока — меньше месяца. Работал на расконвойке. В Грязовце воспитанников, работающих за зоной, называли хозяйственниками. Как-то Семен подошел к Глазу и сказал:

– Базар есть, Глаз, пошли покурим.

Они зашли в туалет.

– Глаз, я слыхал, ты умеешь вставлять бабуши.

– Бабуши? — переспросил Глаз. — Сам-то я никогда не вставлял, но знаю. Ты что, хочешь вставить?

– Хочу. Надо побыстрей. Двадцать восьмого я откидываюсь.

Бабушами в тюрьмах и лагерях называются пластмассовые шарики, вытачиваемые чаще из зубных щеток. Они покрупнее плода гороха и вставляются в половой член под кожу. Чтоб был толще. Некоторые перед освобождением вставляют по две-три, и редко кто — четыре бабуши.

Глаз рассказал, как их надо вставлять, и Семен выточил из зубной щетки бабуши. Найдя на улице узкую стальную пластину, заточил конец. Чтоб кожу пробить.

Через несколько дней Семен с Глазом пошли покурить.

– Не получилось у меня, — с горечью сказал Семен.— Одному вставлять неловко. И времени было мало. Торопился. И молотка в комнате нет. Я коцем стукал. Ну и Бог с ними, с бабушами. Я стрептоцидом засыпал.

После ужина Глаза вызвал воспитатель Владимир Николаевич Дружинин. В институте он сдал сессию и вышел на работу. Он походил на ограбленного и избитого учителя. С Глазом он несколько раз беседовал.

Зайдя в воспитательскую, Глаз увидел начальника режима Беспалова. Он сидел на стуле около окна и разговаривал с воспитателем второго отделения. Поздоровавшись, Глаз подошел к столу Владимира Николаевича.

– Тебе письмо, — сказал он и протянул Глазу открытый конверт. — Здесь еще вырезка из газеты. Статья о вас. О вашем преступлении.

Глаз взял письмо. Воспитатель внимательно глядел на Глаза.

– Можно идти? — спросил Глаз.

– Да, — ответил воспитатель.

Глаз, медленно разворачиваясь, заметил, что Павлуха, прищурившись, наблюдает за ним.

Идя в комнату, Глаз думал: и Павлуха статью прочитал.

Сев на кровать, Глаз прочитал письмо. Мать писала, что переезжает жить к дочери в Волгоград и оттуда приедет на свидание. Развернув вырезку из газеты, он прочитал заголовок:

Глубоко вздохнув, он начал читать:

«Мы, журналисты, много пишем о людях труда: комбайнерах и токарях, учителях и каменщиках, врачах и доярках. И рассказывали мы, к примеру, о поварах и закройщиках, о кассирах и нянях. А вот те, кто стоит на страже народного счастья, кто оберегает наш труд, нашу честь, наш покой и жизнь, остаются почему-то зачастую вне «сферы постоянного внимания» газетчиков.

Корреспонденцией Аполлона Смагина «Спираль» капитана Бородина» мы начинаем публикацию серии материалов о работниках милиции.

Федор Исакович Бородин борьбу с преступниками начал еще в памятном для него сорок седьмом, когда он, двадцатилетний парень, надел шинель пограничника. Закончил школу инструкторов-следопытов. Служил на советско-китайской границе. В ноябре 1951-го сержант Бородин демобилизовался, а в декабре стал сотрудником милиции. Проводник служебного собаководства, участковый. Потом — Таллиннская спецшкола МВД, работа старшим оперуполномоченным, начальником уголовного розыска заводоуковского РОВД.

На счету мужественного чекиста — десятки раскрытых преступлений. Описанный ниже случай лишь эпизод из трудной и опасной практики капитана Бородина.

Телефонные звонки. Они тоже бывают разные. Короткие и длинные, гневные и радостные, тревожные и равнодушные… За восемнадцать лет работы в уголовном розыске Федору Исаковичу приходилось слышать всякие.

На этот раз аппарат тренькнул глухо, будто нехотя. Бородин снял трубку.

— Да. Начальник угрозыска.

На том конце провода что-то булькнуло, затрещало, и голос, ломкий от волнения, выдохнул:

— В Новой Заимке… человека убили.

Через пять минут синий милицейский «газик» катил по большаку.

Осмотр оперативной группой места происшествия почти ничего не дал. Ясно было одно: нападение, человека били двое, а может быть, трое. Били зверски, насмерть. Потом оттащили с дороги в рожь. Здесь, на зеленом поле, его и нашли, окровавленного и бездыханного. Увезли в больницу.

…Бородин накинул белый халат, вошел в палату. На кровати лежал перебинтованный человек.

— Плох, — сказал врач и покачал головой. — Пролом черепа, большая потеря крови.