Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

«Ах, вы хотите подробней. Тогда слушайте».

– Ну, в натуре, дело после обеда было. Баланда плохая была, будто портянки в ней полоскали. Но мы сглотили ее и гитлером заели.

– Чем-чем? — переспросил судья.

– Да гитлером, говорю.

– Что такое гитлер?

– Гитлер — это сало.

В зале засмеялись.

– После гужона я на толчок сходил.

– Куда-куда? — переспросил судья.

– На парашу, значит. Я не хотел в этом светлом зале говорить недостойного слова. А потом на шконку завалился.

– Шконка — это кровать,— переспросил судья, — я правильно понял?

– Правильно. Если хотите знать феню, то проситесь ко мне в одиннадцатую денька на два, овладеете в совершенстве, легче будет работать.

Зал гоготнул.

– Так, значит, дальше. А на чем я остановился?

– На кровать вы залезли, — подсказал судья.

– Не на кровать, а на шконку. Кровать на свободе. На кровать вы залазите. Ну вот, залез я и немного прикемарил. Сон интересный видел. Сон рассказывать? Я его и по сей день помню. Получше иного кино. Да мне завсегда такие снятся.

– Сон к делу не относится.

– А если б относился?

– Продолжайте.

– Ну вот, слышу сквозь сон — стучат. Я соскочил — и к трубе. У нас по трубам отопления переговариваться можно. Телефоны в камеры еще не провели. К трубе приглашали Доктора.

– А почему вы Кобзева Доктором называете?

– Да кличка у него такая. Он же в мединституте учился. Ну вот, я сказал ему, что его просят. Он ответил, что по трубе ни с кем переговариваться не будет. Я сказал, что звонят от имени Ипатова. Он все равно не подошел и сказал, пусть всё мне скажут, а я ему передам. Тот человек, кто звонил, сказал, что Ипатов просит Доктора, чтоб он всё брал на себя. А он ему за это поможет раньше освободиться и даст денег. Я передал Доктору. Все.

– В общем — ясно. Ипатов через какого-то человека передал вам просьбу. Вы ее — Кобзеву. Суду все ясно, у меня вопросов нет.

Вопросы стал задавать пожилой адвокат — защитник Ипатова. Он был элегантно одет, во рту блестели золотые зубы. Глаз не успевал отвечать. Это был Фишер. Его Глаз требовал на суд защитником, а он в тюрьму даже не пришел.

После Фишера вопросы задавал защитник Кобзева, а потом прокурор. Вопросы сыпались на Глаза еще и еще, но судья сказал: «Допрос закончен».

Вскоре Глаза перебросили на второй этаж. Опять к взрослякам. И к нему наведался старший воспитатель, майор Рябчик. Переступив порог, он остановился. Заключенные встали. Глаз подошел к Рябчику и поздоровался. Майор промолчал. Он смотрел на Глаза, ехидно улыбаясь. Тогда Глаз, вперившись в воспитателя, заулыбался тоже. Рябчик стал серьезным и спросил:

– Ну как дела?

– Как в Японии.

И воспитатель, улыбаясь, поблатовал с малолеткой.

– Так, — Рябчик перестал улыбаться. — Вопросы есть?

– Почему меня в кино с малолетками не водят?

– В кино, — расцвел Рябчик. — Ты сам как артист. Все, вопросов нет?

– Есть. Скоро меня на этап?

– Не знаем, как от тебя избавиться. Все наряда нет. Но уйдешь по старому.

– По старому, — удивился Глаз. — Там общий режим.

Рябчик, повернувшись, вышел, хлопнув дверью.

Ночью Глазу снился сон. Будто его вновь привезли в Одлян с парнем, уходившим вместе с ним из Одляна на взросляк. Утром он вспомнил сон. «Не может быть, хоть Рябчик и сказал, что меня отправят по старому наряду, и хоть Одлян снился, меня туда не отправят. Там режим общий, а у меня — усиленный. Но все же, все же, какой интересный сон. И надо же, Чернов приснился. Он-то при чем? Он давно на взросляке. Ну и сон».

Через два дня Глаза забрали на этап. В этапной камере Глаз примостился у окна. Время надо коротать до полуночи. «Интересно, — думал Глаз, — в какую зону меня отправляют? Этап на Свердловск. На западе еще больше зон, чем на востоке. А лучше бы меня отправили на восток. Чтобы недалеко от дома. В Омск, например. Но в Омске вроде общая зона. Все равно увезли бы куда-нибудь дальше. За Омск. А какая разница — на восток или на запад? На запад так на запад. Да здравствует запад! А еще бы лучше, в натуре, чтоб меня отправили на юг. Ведь я на юге, кроме Волгограда, нигде не был. А так бы хоть чуть-чуть посмотрел юг. Из зоны на работу куда-нибудь выводили бы. Да, неплохо бы на юг. А запрут куда-нибудь на Север, где Макар телят не пас. Ладно, пусть. Буду на Севере.

Глаз закурил. Неизвестность тяготила. Ему не хотелось попасть в зону, которую, как в Одляне, держит актив. Ему хотелось попасть в воровскую зону, где нет актива, вернее, где он есть, но не играет никакой роли. Да, хороша зона, где актив не пляшет. Но ведь зон-то таких в Союзе почти не осталось. «Ну что ж, буду в той зоне, в какую привезут, — успокаивал он себя, — до взросляка остается немного. Всего десять месяцев. По этапу бы подольше покататься. Было б ништяк».