Александр Кабаков - Очень сильный пол (сборник)

Елена Валентиновна слушала все это из кухни – кормила Сомса, как обычно, смотрела, как он придерживает своими кривыми руками-ногами ездящую по полу миску… Услышав последние слова, она вернулась в комнату: «Вы?!» «А что, очень не нравлюсь?» Он откинулся в кресле: впервые за вечер достал сигареты, жестом спросил разрешения курить, она автоматически подала пепельницу… «А где сейчас Массимо?» – спросила она. «Вы очень преданный человек, – серьезно сказал Анатолий Иванович. – Господин Кастальди, я думаю, получил в своем ведомстве отпуск после тяжелой службы в России и отдыхает где-нибудь в Альпах… А вам я советую дочитать эти документы. Там есть много любопытного о его чувствах к вам…»

Елена Валентиновна взяла последний лист фотокопии. Это был текст какой-то справки, в правом верхнем углу имелся, как положено, гриф. «Кастальди Массимо Винченце Паоло… тысяча девятьсот тридцатый… отец – Кастальди Франческо, архитектор, при Муссолини – активный член фашистской партии, участник похода на Рим… связь с русской эмиграцией через друга отца, архитектора Джованни (Ивана Алексеевича) Михайлова, компаньона и друга семьи финансистов русско-армянского происхождения Тевекелянов. Массимо Кастальди, третий секретарь посольства Итальянской Республики в Москве, имеет поручение определенных финансовых кругов (и, возможно, контрразведки итальянской армии) вывезти из СССР, подстраховывая обычные каналы эмиграции (в данном случае, по соображениям гос. безопасности СССР, закрытые), гражданку Спасскую Е.В., наследницу Тевекелян З.А…»

«Это не имеет значения, даже если правда, – сказала Елена Валентиновна. – Да он кое-что и сам рассказывал, а ваше толкование меня не интересует… Ваша организация не слишком разбирается в обстоятельствах возникновения человеческих чувств…» «В общем, подумайте над тем, что я предложил, – сказал Анатолий Иванович. Он снова прикурил, и в огоньке зажигалки, в сизоватом этом свете, резко вспыхнувшем в густых сумерках, наполнивших комнату, – она забыла зажечь свет – Елена Валентиновна увидела светло-серые глаза, серьезные и грустные. Анатолий Иванович сидел в кресле, далеко вытянув вперед скрещенные ноги, и вдруг ей показалось, что она видит веселые разноцветные колечки, пластмассовую рукоятку чуть выше пояса, кровь… – Трех дней вам будет достаточно, чтобы подумать?» «Подумайте и вы о своей страстной любви к сорокалетней сумасшедшей бабе, – сказала Елена Валентиновна, они уже стояли в прихожей, Анатолий Иванович надевал плащ. – У вас ведь, наверное, и семья есть?» «А вот это уж вас не касается», – ответил Анатолий Иванович. Замок щелкнул, дверь открылась, вошла вымотанная разноской Ольга. Гэбист проскользнул мимо нее, вежливо попрощался, прикрыл за собой дверь без стука, и Елена Валентиновна услышала, как он сказал верзиле, подпиравшему стенку на лестничной площадке: «Не спи, Хромченко, не спи, звездочку проспишь!» Взвыл лифт, и в ту же минуту из кухни, где Оля разогревала ужин, донесся ее тихий, будто задавленный, вскрик и отчаянное, со взвизгиваньем, рычание Сомса…

Елена Валентиновна бросилась на кухню, насмерть перепугалась за них обоих. Балконная дверь была открыта, за нею была видна свешивающаяся сверху, слегка раскачивающаяся толстая веревка. Прижимаясь от храброго Сомсика к серванту, шепча: «Только не шумите, успокойте собаку, пожалуйста, не шумите, мы хотим вам помочь, успокойте собаку!..» – улыбаясь и одновременно делая серьезное и даже грустно-сочувственное лицо, на кухне стоял высокий, очень ширококостный, очень здоровый парень в куртке защитного цвета с большими карманами и погонами, в джинсах, в полотняной шапке с длинным козырьком, туго натянутой на буйные рыжеватые кудри. В глаза Елене Валентиновне бросился густой рыжий пух на вытянутых вперед мощных руках, странно подкрученные усы, красноватая загорелая кожа… «Успокойте собаку, ее же услышит этот идиот на лестнице, успокойте собаку, я помогу вам», – повторял парень. В балконную дверь, открытую настежь, ворвался и стих шум мотора. «Гэбэшник ваш отвалил», – сказал парень. Ольга бросила на стол большой нож-пилу для хлеба, который она, оказывается, все это время держала угрожающе в руках, и впервые за все эти страшные месяцы в голос заревела. «Только тише, ради бога, что же вы делаете», – умолял парень. Сомс начал успокаиваться первым, парень сделал шаг к Елене Валентиновне, взмахнул рукой, адресуясь к ней, и она увидела в раскрывшемся кармане куртки чуть заслоненную клапаном рукоятку пистолета. Парень смотрел тревожно, глаза, светло-серые, чуть светящиеся при тусклой кухонной лампе глаза были снова те самые… «Вот и прекрасно, и сумасшедшая, и хорошо», – подумала Елена Валентиновна…