Мишель Фейбер - Багровый лепесток и белый

С замиранием сердца она поднимается к двери миссис Кастауэй, тянет руку к старому дверному молотку, чтобы отстучать сигнал: «Конфетка, без сопровождения». Знакомый кованый Цербер исчез, и дырки от его креплений аккуратно заделаны опилками и шеллаком. Звонка тоже нет, так что Конфетка стучит обтянутыми перчаткой костяшками прямо по твердому дереву, покрытому лаком.

Ожидание ужасно; еще ужаснее звяканье щеколды. Она не поднимает глаза, думая, что увидит Кристофера, но когда дверь распахивается, на том месте, где должна бы появиться розовая мордочка мальчишки — гульфик хорошо сшитых мужских брюк. Поспешно переводя взгляд выше: на стильный жилет, на шелковый шейный платок, — Конфетка раскрывает рот, чтобы объясниться, но теряет дар речи от осознания, что лицо у мужчины — женское! Да, конечно, волосы коротко острижены, набриолинены и гладко зачесаны, но черты лица — ошибиться невозможно.

Амелия Крозье — а это она — видя, как обескуражена посетительница, сладенько улыбается.

— Вы, кажется, ошиблись адресом.

Каждое слово сопровождается клубом сигаретного дыма изо рта и ноздрей.

— Нет… нет… — заикается Конфетка, — я хотела бы знать, что сталось с мальчиком, который отворял здесь двери.

Мисс Крозье поднимает темную, тщательно выщипанную бровь.

— Маленькие мальчики сюда не ходят, — говорит она. — Сюда ходят только большие.

Из глубины дома, должно быть, из гостиной, слышится голос Джейнифер Пирс:

— Маленькие мальчики ему нужны? Дай ему адрес миссис Толбот! — Мисс Крозье с безмятежной грубостью поворачивается спиной к Конфетке. Короткие волосы на ее затылке похожи на утиный пух.

— Здесь не мужчина, моя дорогая, — кричит она, — здесь дама в черном.

— Надеюсь, не из «Общества спасения», — отзывается мисс Пирс тоном наигранного неудовольствия, — увольте нас от этого!

Понимая, что две лесбиянки могут — и будут — продолжать забаву, пока не надоест, Конфетка решает, что пора назвать себя, хоть и жаль терять нимб добродетельности, который они так уверенно приписали ей.

— Меня зовут Конфетка, — громко объявляет она, — я здесь жила когда-то. Моя м…

— Конфетка! — взвизгивает Амелия. Подумать только! Никогда не догадалась бы! Ты выглядишь совершенно не такой, как в прошлый раз, когда я тебя видела!

— Ты тоже, — парирует Конфетка с натянутой улыбкой.

— Да уж! — усмехается мисс Крозье, оглаживая руками свой костюм. — Одежда и впрямь делает человека — женщину тоже; разве не так? Но заходи, дорогая, заходи к нам. Тут кто-то спрашивал о тебе, всего пару дней назад. Твоя слава не меркнет!

Конфетка с трудом перешагивает порог; ее ведут в гостиную миссис Кастауэй — вернее, туда, где раньше была гостиная миссис Кастауэй. Джейнифер Пирс превратила ее из захламленной старушечьей кунсткамеры в модный образец простора, достойный дорогого дамского журнала с другого берега Ла-Манша.

— Милости просим!

Без письменного стола миссис Кастауэй и ее беспорядочной выставки Магдалин на стенах (теперь заново оклеенных розовыми обоями), комната кажется намного больше. На месте картин нет ничего, кроме двух вееров из рисовой бумаги в восточном вкусе. Остролистое комнатное растение занимает почетное место рядом с софой, на которой полулежит Джейнифер Пирс, и изящным шифоньером светлого дерева, скорее всего используемым (в отсутствие иного подходящего вместилища) для складывания денег. Недокуренная сигарета Амелии Крозье лежит на серебряной подставке для сигар — подставке на длинном стебле, высотой в половину человеческого роста. Над сигаретой вьется тонкий шнурок дыма, который вздрагивает, когда захлопывается дверь.

— Ну, садись, милая, — поет Джейнифер Пирс, сбрасывая с софы ноги и шурша шелковыми юбками.

Она внимательно оглядывает Конфетку с головы до ног, похлопывая рукой по софе рядом с собою.

— Видишь, я тебе освободила уже согретое местечко.

— Спасибо, я постою, — отнекивается Конфетка, которой нестерпима даже мысль о похабных шуточках, неизбежных, если она признается, что у нее все болит и сесть ей не под силу.

— Хочешь получше рассмотреть перемены, которые мы тут произвели? — спрашивает Джейнифер Пирс, снова укладываясь на софу.

Конфетке уже совершенно ясно, что Джейнифер из звездной бляди заведения миссис Кастауэй выдвинулась в бандерши. Все в ней говорит о том, что она здесь в роли Мадам — от замысловатого наряда, который, похоже, меньше чем за час с себя не снимешь, до расслабленно-высокомерного тона. Пожалуй, всего красноречивее ее руки — пальцы выглядят колючими от колец, усыпанных камнями. Пусть порнографы описывают пенис, как меч, посох или дубинку, но нет ничего страшнее для мужчины, чем острые драгоценности на руках, от вида которых сразу съеживается его плоть.