Мишель Фейбер - Багровый лепесток и белый

— Моя мама еще убежала? — спрашивает она каждое утро; грамматическая форма причудлива; выражение лица непроницаемо.

— Да, Софи, — отвечает гувернантка, после чего начинается рабочий день.

Софи, чего не может не заметить Конфетка, являет собой полную противоположность к отцу — образец прилежания, терпения и зрелости, в то время как Уильям Рэкхэм дуется, заикается, орет, засыпает в разгар работы и ведет себя, как капризное дитя. Софи занимается изучением Австралии с серьезностью человека, который может предположить, что скоро поселится там; заучивает суеверия древних правителей Британии, будто это самая полезная информация, какая может пригодиться шестилетнему ребенку.

Даже в играх она старается загладить свою греховную несдержанность в Рождество. Великолепную французскую куклу, которая могла рассчитывать на бурную светскую жизнь, Софи по большей части заставляет стоять в углу, размышляя о своем тщеславии, пока сама девочка тихо сидит за письменным столом, снова и снова рисуя цветными карандашами темнокожего слугу верхом на слоне, со все большей любовью изображая его в каждом наброске. Она читает «Алису в Стране чудес», по главе за раз, и перечитывает, пока либо не выучит, либо не поймет — тут уж что раньше получится. Самая странная книга в ее жизни, но должна ведь быть причина, по которой гувернантка сделала этот подарок; и чем больше Софи читает, тем больше она привыкает к пугающим персонажам, пока животные не начинают казаться почти такими же милыми, как у мистера Лира. Судя по иллюстрациям к еще не прочитанным главам, у книги может быть страшный конец, но это она узнает потом, а раз последние три слова — это «счастливые летние дни», значит, совсем плохо не будет. Софи очень нравятся некоторые рисунки, например, те, где Алиса плавает с Мышью (единственный раз, когда ее лицо кажется беспечным), и еще тот, от которого Софи каждый раз заливается смехом — там невероятно толстый человек кружится в воздухе. Наверняка его колдун нарисовал; чернильные линии этого рисунка магически действуют прямо на ее живот, исторгая икоту смеха, которую она не в силах удержать. А в том месте, где Алиса говорит: «Кто я в мире? Вот великая загадка!» — Софи всякий раз приходится делать глубокий вздох, так тревожно ей от этой цитаты из самых потаенных ее мыслей.

— Я так рада, что вы получаете удовольствие от вашей рождественской книги, Софи, — говорит Конфетка, снова увидев девочку с «Алисой» в руках.

— Большое удовольствие, мисс, — заверяет Софи.

— Вы очень хорошо ведете себя — много читаете и рисуете, пока я помогаю вашему отцу.

Софи краснеет и опускает голову. Не желание быть хорошей девочкой понуждает ее рисовать бедного черномазика на слоне, и не в нем причина, по которой она читает о приключениях Алисы и произносит «Съешь меня» и «Пей меня», когда никто не слышит. Софи делает эти вещи, потому что не может их не делать: таинственный голос, она не уверена, что Божий, понуждает ее к этому.

— Теперь очередь Новой Зеландии, мисс? — с надеждой спрашивает она.

На восьмой день отсутствия Агнес Конфетка замечает, что Софи больше не осведомляется, все ли еще убежала ее мама. Видимо, для ребенка неделя — максимальный срок, на который человек может спрятаться и не найтись. Нельзя так долго играть в прятки, никакой проступок не может так долго оставаться безнаказанным. Миссис Агнес Рэкхэм ушла жить в другой дом, вот и все.

— У папы еще болит рука? — спрашивает теперь Софи, когда они с Конфеткой заканчивают ленч и гувернантка собирается в кабинет.

— Да, Софи.

— Пускай он ее поцелует, а потом подержит вот так… Софи показывает как — правую руку в левую подмышку.

— Я всегда так делаю.

Она смотрит на Конфетку странным, молящим взглядом, точно надеясь, что гувернантка обязательно расскажет об этом средстве ее благодарному отцу.

Конфетка, конечно, ничего подобного не делает, когда приходит к Уильяму работать. Его синяки и ссадины довольно быстро подживают, но он в ужасном настроении, а заикание — что его бесит — и не собирается проходить. Необычный совет дочери — это совсем не то, что он хочет услышать.

Третья и четвертая почта еще не доставлены; на столе уже скопилась груда корреспонденции, но работа сегодня не идет, потому что Уильям постоянно отвлекается, проклиная предательство и вероломство деловых партнеров. Он без конца вспоминает Агнес — то заявляет, что дом без нее — пустая скорлупа, что он все отдал бы, только бы услышать ее нежное пение в гостиной, а через минуту вспоминает, как он страдал и терпел целых семь лет, — отчего теперь, безусловно, имеет право на ответ.