Мишель Фейбер - Багровый лепесток и белый

Коротко говоря, это совершенно другой мир, в котором преуспеяние есть сон об экзотической, далекой, как звезды, стране. Черч-лейн из тех улиц, на которых даже кошки худы и глядят ввалившимися от вечной голодухи глазами; из тех, на которых людей, именующих себя рабочими, никогда ни за какой работой застать не удается, а так называемые прачки редко что-либо стирают. Благотворителям никакого блага здесь сотворить не удается, их отсылают восвояси, и они уходят — с сокрушением в сердцах и дерьмом на штиблетах. Образцовый ночлежный дом для Достойных Бедняков, лет двадцать назад открытый под звуки филантропических фанфар, теперь уже перешел в руки сомнительных личностей и обветшал ужасно. Другие дома, еще более престарелые, источают, хоть в них и по два, а то и по три этажа, какой-то подземный душок, как будто их выкопали из огромной ямы, в коей догнивали ископаемые останки забытой цивилизации. Дома столетние кое-как держатся на костылях чугунных труб, их увечья и раны врачуют штукатурными припарками и перевязками из бельевых веревок, латают гнилыми досками. Здешние кровли напоминают безумную свалку, оконные стекла верхних этажей покрыты трещинами и черны, совсем как обстоящая их кирпичная кладка, а небо над ними кажется не столько эфирным, сколько литым — сводчатым потолком, подобным стеклянной крыше фабрики или вокзала железной дороги: во время оно прозрачной и яркой, а ныне затянувшейся грязью.

Впрочем, поскольку вы появились здесь под конец третьего часа морозной ноябрьской ночи, вам не до любования окрестными видами. Главная ваша забота — убраться с холода и из темноты, стать тем, кем вы надеялись стать, когда прибирали меня к рукам: своим в этих местах человеком.

Помимо блеклых газовых фонарей на дальнем углу улицы, вы никаких источников света на Черч-лейн не различаете, но это лишь потому, что глаза ваши привыкли к более ярким, нежели немощные отблески двух горящих за чумазым стеклом свечей, знакам людского бодрствования. Вы явились из мира, где тьму сметают щелчком выключателя, однако это не единственное энергетическое уравнение, какое допускается Жизнью. Возможны и соотношения куда более шаткие.

Пойдемте со мной в комнату, где горит этот немощный свет. Позвольте мне провести вас через заднюю дверь вот этого дома, по нагоняющему клаустрофобию коридору, в котором пахнет медленно обращающимся в сито ковром и нечистыми простынями. Позвольте спасти вас от холода. Дорога мне известна.

Смотрите под ноги на ступеньках, тут некоторые подгнили. Я знаю, какие, доверьтесь мне. Вы уже вон в какую даль забрели, так почему не пройти чуть дальше? Терпение — добродетель, которую ждет щедрая награда.

Разумеется, в скором времени я вас оставлю — я разве не говорила? Да, как это ни прискорбно. Но оставлю в хороших руках, в превосходных. Вот здесь, в крохотной комнатке, где горит немощный свет, вы и обретете первое из полезных знакомств.

Женщина она милая, вам понравится. А и не понравится, большой беды не будет: вы можете, едва она наставит вас на правильный путь, без лишних треволнений бросить ее. За те пять лет, что она шла по миру самостоятельно, ей ни разу не доводилось и близко подойти к тем леди и джентльменам, в кругу которых вам предстоит вращаться; она труждается, живет и вне всяких сомнений умрет на Черч-лейн, накрепко привязанной к этим трущобам.

Подобно многим простолюдинкам, и в особенности проституткам, она носит имя Каролина. Сейчас она — видите? — сидит на корточках у большой фаянсовой чаши, наполненной тепловатой смесью воды, квасцов и цинкового купороса. Орудуя странноватым подобием спринцовки, сооруженным из деревянной ложки и старого бинта, она пытается вытравить, вытянуть, словом, как-то истребить то, что лишь несколько минут назад оставил в ней мужчина, с коим вы разминулись всего на секунду. Каролина раз за разом прополаскивает эту штуку, и вода становится все грязнее — верный знак, считает она, что мужское семя кружит теперь скорее в воде, чем в ее теле. Утираясь подолом ночной сорочки, она замечает, что две свечи ее еле тлеют — одна уже обратилась в оплывший пенечек. Не зажечь ли новые?