Хосе Сампедро - Река, что нас несет

— Правильно, — согласился монах, посмотрев на рабочего. Но потом широко открыл глаза и пристально вгляделся в него, словно увидел нечто странное. На лице монаха отразилось глубокое сострадание, и он проговорил: — Не презирай камни. Люби их. Ведь может случиться, что камни, которые ты разрушаешь, прогневаются однажды и покарают тебя.

Наступила мертвая тишина. Монах обернулся к Американцу.

— Спасибо тебе за твое милосердие. Мы пойдем вверх по реке и будем помнить твою доброту. — Затем, повернувшись ко всем, поднял руку. — Отец наш, святой Франциск, благословляет вас всех. — Он вскинул руку еще выше. Четырехпалый снова опустился на колени. Осенив всех крестным знамением, монах сказал на прощание: — Мир вам.

И пошел в ту сторону, куда ему указали сплавщики. Его товарищ все так же безмолвно последовал за ним. Сплавщики и рабочие стояли не шелохнувшись. Первым пришел в себя Американец.

— Закрой заслонку, Сухопарый, — распорядился он. — Иначе до утра вытечет много воды, а нам это не нужно. Потом идите в лагерь.

И бросился вдогонку за францисканцами как раз в ту минуту, когда кто-то сказал бригадиру, что и забойщикам не мешало бы подать милостыню монахам. Добежав до поворота, за которым скрылись монахи, Американец с удивлением обнаружил, что они ушли довольно далеко вперед. Было удивительно, почти невероятно, что эти люди, неуклюжие в своем монашеском одеянии, могут идти с такой скоростью. Он попытался догнать их, но не смог и тогда решился окликнуть:

— Братья!

Монахи оглянулись и подождали, пока он подойдет. Американец, запыхавшись, остановился перед ними. Тщедушный монах улыбался и словно стал еще прозрачнее. Глаза у него были удивительные, серые, чистые.

— Тебе что-нибудь надо?

— Мне…

Американец умолк в замешательстве. Он уже не помнил, что побудило его броситься за ними вдогонку; не помнил даже, был ли для этого вообще какой-нибудь повод. Опустив голову, он тихо пробормотал:

— Не знаю.

И как ни напрягал память, вспомнить не мог. Все больше смущаясь под взглядом монаха, он повторил:

— Не знаю… Простите меня, я задержал вас, а зачем — не знаю.

— Так бывает со всеми нами, брат мой: мы не знаем, чего хотим… Всю жизнь боремся, играем поневоле в какую-то детскую игру…

— В детскую игру… — повторил за ним Американец.

— Страдаем из-за пустяков, — продолжал монах, — пока пас не призовут в дом, где вершатся серьезные дела… И сочувственно заключил: — Ты не знаешь, чего хочешь, не знаешь, чего тебе хотеть, и устал. — Он замолчал, перестал улыбаться и тут же убежденно прибавил: — Но скоро ты узнаешь. Рано или поздно — узнаешь. Ты будешь с птицами и обретешь мир.

— Мир? — взволнованно переспросил Американец.

Монах молча кивнул.

— Отец, я хотел бы исповедаться. Сейчас.

— Я не священник, брат мой, — кротко ответил монах, — Могу ли я еще чем-нибудь помочь тебе?

— Нет, больше ничем, — пробормотал Американец, — Нет, нет… Как вас зовут?

— Брат Хустино, — улыбнулся монах, — Да благословит тебя бог.

Американец смотрел, как они удаляются легкой, непостижимо быстрой поступью. Даже белый шпур, которым они были подпоясаны, не колыхался. Он опустился на камень и так сидел, погруженный в мысли, сам не зная о чем, пока наконец не пришли три сплавщика.

Сухопарый вместе с Кривым закрыли водоспуск. Забойщики ушли обедать. Тихо и мирно. По-хорошему… Заметил ли Американец, какие странные были эти монахи? Да, заметил. Четырехпалый больше не заговаривал о чудесах. Он шел молча, против своего обыкновения.

Вскоре они пришли в лагерь. Там была только Паула. Да, совсем недавно приходили два монаха. Она дала им немного хлеба, и они сразу же ушли. Больше они ничего не захотели взять. Нет, она не заметила в них ничего особенного.

Но вечером, отвечая на настойчивые расспросы Американца, она призналась:

— Да, они и в самом деле показались мне странными. Один все время молчал, а другой…

— Маленький, да? Что же он?

— Сказал обо мне то, чего никто на свете не знает. Никто. Потом благословил меня и утешил… Кто он, Франсиско?

Артельный ответил не сразу:

— Брат Хустино… Его зовут брат Хустино.

— Лучший глоток вина за весь путь, — убежденно заявил Сухопарый, — мы выпьем в этом доме. На этой земле только оно чего-то и стоит. Потом, когда мы спустимся в Ла-Манчу, оно будет хуже, вот увидишь. А здесь…

Он шел с Белобрысым по пыльной тропе; по обеим сторонам рос уже довольно высокий чертополох. После Энтрепеньяса сплавщики без особого труда добрались до Боларке и теперь, остановившись у подножия замка Ангикс, послали Сухопарого за вином в «дом монахов». Так называли замок.