Хосе Сампедро - Река, что нас несет

— Как это?

— Того, кто становится быком, «убивают», а потом тащат в таверну, тут ясе на площади, и поят вином до тех пор, пока он не воскреснет.

— И рога иногда могут сослужить добрую службу, — засмеялся Сухопарый.

— Привидение тоже, — вставил Дамасо.

— Ты опять будешь привидением? — с улыбкой спросил Балагур.

— Я их так напугаю, что они сами приволокут мне кур, ведь на перекате Ла-Тагуэнса нам здорово придется попотеть.

Балагур объяснил Шеннону, что кур этих воруют на соседнем хуторе.

— Но ведь они сами бедняки… — начал было Шеннон.

— Ты что, рехнулся, Ирландец! — перебил его Кривой с неожиданной для этого тихони резкостью. — Это они-то бедняки? Да эти окаянные живут себе припеваючи в своих домах, пока земля их кормит, спят на пуховых перинах подле женушек, а мы знай тянем свою лямку… Так что ж, по-твоему, от них убудет, коли они поделятся с нами курами?

— Сомневаюсь, дружище, чтобы крестьяне на этом побережье жили хорошо. Почему бы и тебе тогда не стать крестьянином?

— Это мне-то? У которого отродясь не было ни кола ни двора?! Мой отец всю жизнь батрачил и ютился в пещере. Будь у меня хоть маленький клочок землицы, чтобы засеять ее, поливать да увидеть, как будет зреть на ней урожай, я бы ко всем чертям послал эти бревна!

— Так ведь я иду к ним мирно, — снова заговорил Дамасо, — без навахи, без дубинки. Хе! Разве что постращаю малость привидением. Насажу на конец длинной палки одеяло, проделаю в нем дыру и вставлю в нее фонарик. А они пугаются, думают, это привидение явилось.

— Дождешься ты, что они пожалуются священнику, — предупредил его Сухопарый, — и тот с помощью святой водицы да дюжины здоровенных мужиков намнет бока привидению, и станет оно тощим, словно плащаница.

— Подумаешь! За мной не так-то легко угнаться, — ответил Дамасо. — Сеньор священник обойдется им дороже, чем пара куриц в год.

Их позвали есть. Сплавщики прервали работу. После полудня они снова вернулись на перекат. Отсюда было видно, как поднимаются в гору Горбун и Паула, направляясь за провизией в Уэртаэрнандо, который находился в двух часах ходьбы от лагеря. Хмурые тучи рассеялись, робко светило зимнее солнышко.

— До Буэнафуэнте намного ближе, — сказал Балагур Шеннону, — по там всего шесть-семь домов. Зато монастырь там чудесный! Монастырь бернардинок, которые никогда не показываются посторонним. Они поселились там один бог знает когда! С тех пор, как прогнали мавров. В нем захоронены принцессы и важные вельможи, а чудотворная вода бьет ключом прямо из-под распятия в монастырской часовне.

— О таком монастыре только мечтать можно! — воскликнул Шейной. — Вот бы взглянуть!

— Снаружи можно осмотреть и монастырь и часовню… Сходи туда вечером. Вверх по этому оврагу живо доберешься.

Они продолжали работать, слушая болтовню Балагура.

— Глянь-ка на эти стволы, — говорил он, как всегда с усмешкой, — идут, точно барашки, словно маленькое стадо… Вон тот, красноватый, еще понастырнее Дамасо будет. Так и лезет куда не просят! Да остановись ты, неугомонный, — прикрикнул он на ствол, отталкивая его багром. — Совсем как люди, как ты, как я… Глянь-ка на этого жадину, захватил все пространство вокруг и никого не пропускает. Как Обжора… А этот скрюченный, как Горбун. А тот, острый, похож на Сухопарого…

— А где же я, Балагур? — пошутил Шеннон.

— Ты нам не чета, дружище… Впрочем, постой-ка… вон там, видишь, идет один — прямой, породистый, почти совсем отесанный; видно, он всем по душе, сначала они его окружили зачем-то со всех сторон, а потом… расступились… Так-то лучше. Знаешь, чем отличается сплавной лес от всякого прочего? Вода вымывает из него сок, очищает его и делает сухим, чистым и прочным.

«Да, — подумал Шеннон, — пожалуй, лучше быть неотесанным. Во всяком случае, не до конца, чтобы сохранилось хоть что-то от живого дерева».

— По нынешним временам, — продолжал Балагур, — когда весь мир куда-то спешит, сплав но реке идет слишком медленно. Если машины заберутся в горы, сплавщики станут не нужны. Что будет тогда с бедным Кинтином из Таравильо, который всю свою жизнь только тем и занимался, что сплавлял лес? Таких, как я, раз, два и обчелся. Я люблю это дело — настоящее, привольное… Послушай, — вдруг заговорил он о другом, — как же ты войдешь в церковь, если тыне христианин?

— Я христианин, Кинтин.

— Но ведь все англичане еретики…

— Зато почти все ирландцы — католики. К тому же протестанты ведь тоже христиане.