Наступило молчание.
— У меня тоже есть надежда, — наконец тихо проговорил Американец.
— Нет, нет! — пылко возразил Шеннон. — Ты уже обрел уверенность и мпр, а я еще страдаю. Это не просто слова. Иногда я почтп физически ощущаю боль в сердце. Но так уж мне написано на роду, я это чувствую всем своим существом. Оставь мне эту хрупкую, шаткую, слабую, но целительную надежду. Благодаря ей я теперь крепко стою на ногах. Как и все вы.
И от! снова показал туда, где змеилась огромпая река, уже вся серебряная, а свет своим легким прикосновением придавал волшебную красоту углу гончарной мастерской, деревьям, покосившимся столбам моста. «Все прозрачно и ясно», — подумал Шеннон. Туман тон ночи, когда раскрылась расщелина в скале, рассеялся. В ту же секунду темные фигуры у входа в селение вдруг стали багряными и в спокойном свете лупы взвилось пламя.
— Ночь Иоанна Крестителя, — вспомнил Американец.
И действительно, пламя возвестило о том, что пришло лето. В эту волшебную ночь отто разрывало оковы и, обретая силу, вырывалось на простор, чтобы зажечь землю.
«Гореть, как пламя костра, — подумал Шеннон, — вот в чем суть».
С зубчатой степы он разглядел на блестящих прибрежных камешках задумчивый силуэт женщины. Радость волной захлестнула его грудь, дыхание перехватило. Паула искала уединения, хотела побыть одна, возможно даже, сидя у реки, воскрешала в памяти ту первую лунную почт., когда они встретились. Разве не она сблизила их? Разве он и она не шли навстречу друг другу?
Вот почему он еще раз повторил, поднося руку к сердцу, которое так болело:
— Да, я страдаю. Но я не хочу закрывать двери. Напротив, я распахну их настежь перед своей надеждой.
Шеннон и Американец отправились в обратный путь. Позади остался лунный замок прошлого, давтто ушедших времен, а они начали спуск к реке, где потрескивало пламя, где полыхал огромный костер.

ЛИ
это молния, пламя,
палящее солнце, копье,
засуха, скок коня,
острый нож, скорпион.
(Комментарии к «Ицзин», «Книге перемен»)
И спустя несколько дней костер, разожженный в Сорите, все еще полыхал перед глазами Шеннона. Высокий сухой чертополох догорал огромной горестной свечой. Огонь потрескивал, как дальний пулемет, то затихая вдруг на почерневшей земле, то вспыхивая опять, когда подступал к новым жертвам. Поверху плыл густой удушливый дым, богохульно закрывая солнце. Но на этой выжженной солнцем земле объятый пламенем малинник никого не удивлял, и Шеннон спокойно слушал рассказ Балагура о существующем в соседнем селении обычае.
— Он установился с давних нор, — говорил Кинтин. — Еще со времен битвы при Лепанто. Ты, наверное, не хуже меня знаешь о ней. Кажется, ее выиграл дон Хуан, большой хвастун, живший в Вильярехо-де-Сальваиес, чуть ниже по течению. Он был побочным сыном короля… С той поры каждый год 24 января там, как я уже тебе говорил, устраивают парад. Командир и солдаты маршируют в тогдашней форме, а знамя ничуть не похоже на нынешнее или республиканское.
Сплавщики находились недалеко от Масуэкоса, в чудесной местности между Лос-Кастильехос и Лико-дель-Агила, с крутого откоса которого река с силой врывалась в глубокое узкое русло. Стояли обычные летние дни: сверкающий рассвет быстро сменялся неподвижной, изнуряющей жарой, которая спадала, и то немного, лишь в сумерки. Все старались во время работы укрыться в тени, и лес беспризорно плыл но спокойной глади; приходилось обходить пожары, умножавшие число земных бедствий;
как одержимые стрекотали цикады; пшеничные ноля бесстрашно подрумянивались на солнце; животные задыхались от жары и жажды; люди исходили потом; зной будоражил их неудовлетворенную страсть. И чем дальше, тем больше. А впереди еще был август, готовый распахнуть свои печи.
Горячие ссоры вспыхивали то и дело. Но Шеннон предпочитал отмалчиваться и, погрузившись в себя, уже улавливал намечающиеся перемены. Волшебной ночью в лунном замке Сориты он произнес то, чего у него прежде не было даже в мыслях. Теперь он искал тайный источник уверенности, которая позволит ему строить свою жизнь на прочной и глубокой основе.
Читать дальше