Драго Янчар - Северное сияние

Я сидел на заднем сиденье с Маргаритой. Она разрезвилась как девочка, всю дорогу оглядывалась назад и махала через стекло Буссолину, с достоинством восседающему за рулем другого автомобиля. Сейчас они чувствовали себя господами, сейчас они принадлежали к высшему свету. Так они ощущали себя только на теннисном корте и во время езды на автомобилях. В гостиной же, увешанной восточными коврами, не было этого простора, атмосферы избранности, мир там был узок и мал, воздух сперт и полон недоговоренностей, невысказанных мыслей о свинстве окружающей жизни; волей-неволей думалось о грязных обиталищах квартирантов, не выполняющих свои обязанности, так что приходилось взыскивать с них со всей строгостью; там перед глазами стояли враждебные взгляды работниц с фабрики и не покидало ощущение густой и вязкой вони из клееварни. Марьетица пронзительно взвизгнула, когда Франье выжал газ, так что «форд», вскинувшись, рванулся вперед. Но Буссолин не уступил, мотор его машины был мощнее, и вскоре он опять сел нам на хвост. Я даже на какое-то мгновение поверил, что это и вправду здорово, что мы вот так несемся по залитой солнцем равнине, а попадающиеся навстречу крестьяне, раскрыв рот, долго глядят нам вслед.

Мы оставили машины на распутье, на том самом распутье, где однажды ночью я уже был, да, непроглядной ночью в самом начале нашего с Франье знакомства. Потом мы целый день сидели на даче в большой комнате и смотрели в окно. Я уже не помню, о чем шла речь. В основном, кажется, о вине и об урожаях винограда. Мы много и беспрерывно ели, и инженер Самса все носил и носил на стол кувшины с вином. Наконец я вышел из дому. Солнце клонилось к закату, вечерело. Я шел по тропинке, огибающей дом, и вдруг почувствовал, что кто-то идет следом. Это была Марьетица. Прислонившись к стволу яблони, мы долго целовались.

Возвращаясь в город, мы заметили, что нам машут какие-то люди. После короткого совещания мы решили завернуть к ним на виллу. Оказывается, те тоже приехали из города. Мы представились друг другу: первый — Haus und Realitätsbesitzer Millonig [15] Владелец домов и земельных участков Миллониг (нем.). (то есть нечто такое, что обычно именуется господином инженером, только несколько большего калибра), второй — Kaufman Janesch [16] Купец Янеш (нем.). и третий — Großgrundbesitzer Markoni [17] Крупный помещик Маркони (нем.). .

Я шепнул Маргарите, что в таком случае я, вероятно, всего лишь Gehimbesitzer [18] Владелец мозга (нем.). , как в подобной же ситуации съязвил великий человек, и ей эта острота понравилась. Настолько понравилась, что она, незаметно дергая за рукав то одного, то другого члена нашей компании, передала им мою одухотворенную, хотя и не совсем оригинальную шутку. Складывалось впечатление, что обе компании души друг в друге не чают, но в то же время становилось ясно, что эти господа столь любезны лишь во время загородных уикендов. В городе они не замечают друг друга, причем особенно в последнее время. После того как мы любезно раскланялись и отошли на приличное расстояние, Буссолин бросил: свиньи швабские, подождите, еще получите свое… Никто ему не возразил. На обратном пути разыгравшаяся Маргарита чуть ли не в открытую водила своими лаковыми башмачками по моим ногам.

Вернулись все ужасно утомленные, автомобили были заляпаны грязью, мы же несколько помяты и пьяны.

Так я окончательно превратился в неотъемлемого члена компании. Друга семьи, если не сказать — любимца.

Чего мне тут надо? Неужто я так и буду вечно здесь торчать?

Ах, да. Чуть не забыл. Был там еще один, четвертый немец, Tondichter [19] Композитор (нем.). . И у всех у них были белокурые любезные жены и ангелоподобные детки. Ох уж эти тевтоны!

Замкнутая треугольная площадь, легким уклоном уходящая к Драве. С ее острого угла попадаешь на мост, откуда в утренние часы приятно смотреть на залитые солнцем островерхие черепичные крыши старого Лента. Посреди площади — островок зелени за аккуратно подстриженной живой изгородью наподобие заборчика. Напротив общественного туалета, расположенного на восточной стороне моста, стоит игрушечный домик, похожий на сказочные строеньица пражской Златной улицы. Над дверью домика намалеван турок со скрещенными ногами и длинным кальяном в руках. Хозяину трафики, открывающему свое заведение чуть ли не на рассвете, около шестидесяти лет. Еще мальчишкой он помогал торговать матери и успел досконально изучить треугольную площадь на правом берегу реки. Глядя на нее с южной стороны, он видел, как дороги веером расходятся во всех направлениях от площади: к востоку и западу по обеим сторонам реки, на юг — к горам и большим фабрикам на юго-запад; во времена его юности, когда продавались совсем другие сигареты и другие газеты и весь окружающий мир был также совсем иным, у площади было довольно-таки мирное и в некоем роде святое название: Магдалена-плац. В пятнадцатом году, когда наш трафикант уже созрел для окопов и болот Галиции, под торжественный барабанный бой и под грохот отдаленной пушечной канонады в сопровождении великокняжеской камарильи на площадь вступил кайзер Вильгельм. Вернувшись с неким запоздалым транспортом, прибывшим из Италии, трафикант поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как с домов сбивают таблички с названием Кайзер-Вильгельм-плац. Произошло это в году девятнадцатом, и кайзера сменил сербский юнак [20] Герой, молодец (сербскохорв.). король Петр [21] Имеется в виду Петр I Карагеоргиевич, король в 1903–1921 гг. Фактически правил до 1941 г. , при имени которого перед взором югославских патриотов вставали дикие албанские горы, слышались скрипы повозок, расстилались синие просторы голубого Ядрана, омывающего остров Корфу, и нос щекотал острый запах гари и бездымного пороха салоникских сражений. Через окошко своего ларька уже далеко не молодой трафикант, изо дня в день с раннего утра до позднего вечера наблюдавший жизнь площади Короля Петра, смотрел на сердце нового города, который разрастался, растекаясь по улицам во всех направлениях, подобно венам и артериям кровеносной системы. Весной года сорок первого с грохотом полетят на плиты мостовой таблички со старыми названиями, так же как полетят лозунги и призывы, как полетят в реку кипы старых газет и в конце концов рухнет весь мир. С этого момента площадь будет именоваться в честь великого спортсмена Третьего рейха: Фридрих-Ян-плац. Трафикант, сидящий под турком с поджатыми ногами, будет по-прежнему наблюдать течение жизни. А к стене его будочки, стоящей прямо под табличкой с именем изобретателя шеста и столбов с планкой для прыжков в высоту, будут приклеивать большие красные листы со списками расстрелянных. Однажды зимним вечером, запирая на ночь свою лавочку, трафикант неожиданно увидит, как из-под списка сочится кровь. Отныне он со страхом будет ожидать появления каждого нового Bekanntmachung [22] Объявление (нем.). , на стене своей лавки, и будет прилагать огромные усилия, чтобы вечером случайно не взглянуть на этот список. В мае сорок пятого он будет наблюдать уходящие войска и вечером выскочит из своей будочки, достанет перочинный ножик и начнет соскабливать со стены кровавый список. Из-за гулких ударов перепуганного сердца он не расслышит окриков. Потом в голове у него что-то лопнет от удара винтовочным прикладом. Несколько месяцев он проваляется на волосок от смерти, а когда встанет на ноги, над будочкой вновь будет блестеть табличка с именем знаменитого салоникского героя: площадь Короля Петра. В последующие годы старик еще много раз увидит рабочих, приставляющих лестницы, будет слышать звон падающих на мостовую табличек и удары молотков. Сначала место, где он провел всю свою жизнь, торговал всеми возможными газетами и всеми возможными марками сигарет, наблюдал появление и исчезновение всех возможных военных форм, будет называться площадь 9 Мая. Немного погодя на углах домов заблестит имя победоносной Красной Армии, но едва уличные агитаторы успеют приучить народ к новому названию, как на ее месте уже будет площадь Революции. Вот как получилось, что трафикант и сидящий над ним турок на площади Св. Магдалены видели несчетное множество героев, барабанов, винтовок, пушек, полков, армий, освобождений и революций, постоянно сопровождающихся ударами молотков и звоном падающих табличек. Вскоре после того, как вобьют последний гвоздь в трафикантов гроб, в турецком домике поселится барышня, которой никогда не придет в голову этот крохотный кусочек мира сравнивать с сердцем, а улицы — с венами и артериями.