Читра Дивакаруни - Сестра моего сердца

Ночь казалась бесконечной. Внизу пробили дедушкины часы, и этот гулкий звук эхом отдался в голове. Вдруг за окном послышался какой-то стук — наверное, какая-нибудь птица пыталась укрыться от непогоды. Или это была не птица? Я вспомнила одно старое поверье: когда кто-то очень болен, души умерших близких людей спускаются на землю, чтобы забрать с собой больного. Может, это была душа дяди Биджоя, который был таким великодушным и доверчивым и так рано покинул этот мир, сгинув в болоте. Интересно, его душа будет выглядеть так же, как и его мертвое тело: раздувшееся и опутанное речными водорослями? А если он обвиняюще посмотрит на меня? Я виновато повернулась к Анджу: догадалась ли она, о чем я думаю? Но у нее было совершенно деревянное лицо — как стул, на котором она сидела, а глаза походили на черные отверстия, выдолбленные в этом неживом лице. Я боялась прикоснуться к ней, боялась вернуть ее сюда, в этот коридор, наполненный страхом, неважно, где бы она ни витала.

Хлопающий звук становился всё более громким и настойчивым, и я больше не могла его выносить, хотя, казалось, кроме меня, никто ничего не слышал. Дрожа от страха, я нетвердой походкой подошла к окну и резко его распахнула.

— Пожалуйста , — прошептала я, несмотря на то что из всех нас я в последнюю очередь могла об этом просить, — не забирай ее пока. Она так нам нужна .

В ответ я услышала звук, похожий на плач. В лицо мне ударил мокрый ветер — а может, и привидение, недовольное тем, что с ним осмелилась говорить дочь человека, чье сумасбродство стоило им обоим жизни. Мне казалось, я чувствую болотный запах и вижу светящиеся очертания рук, постепенно исчезающих в темноте.

Анджу не замечала ничего, она всё еще сидела, погруженная в себя, а мать раздраженно окрикнула:

— Судха, что с тобой? Посмотри, что ты наделала — на полу снова лужи. Закрой сейчас же окно!

Не знаю, сколько времени прошло — несколько минут или часов, — когда дверь комнаты Гури-ма со скрипом открылась. Доктор тихим голосом давал Пиши указания: «Диета… температура… Завтра будут готовы результаты анализов. Пусть она выпьет эти таблетки, если приступы боли возобновятся. И сразу же звоните мне, если ей станет хуже».

Пиши повернулась к Анджу.

— Мать хочет тебя видеть.

— Только пожалуйста, не волнуйте ее, — предупредил доктор, передавая свои сумки Сингх-джи. — Состояние очень нестабильное. Я бы не стал разрешать никому к ней заходить, но она настаивает.

Анджу умоляюще посмотрела на меня. И я ощутила соленый вкус ее страха у себя во рту. Но когда я встала, чтобы пойти вместе с ней, Пиши остановила меня:

— Гури сказала, только Анджу.

Вот так нам иногда приходится окунаться с головой в новую, взрослую жизнь, и никто не может поддержать нас в такие минуты, даже самые близкие люди, готовые пожертвовать всем ради нашего счастья.

Моя сестра открыла дверь. В коридор проник запах фенола и мочи — рвущий сердце запах стыда и беспомощного тела, и Анджу исчезла за закрывающейся дверью.

Я ждала Анджу, лежа в ее высокой белой кровати. После ухода доктора мать велела идти к себе, но как только она заснула, я пробралась в комнату сестры. Мне страшно было подумать, что остаток ночи Анджу проведет одна.

Я представила комнату, где лежала больная Гури-ма. В неярком свете ночника поблескивала кровать красного дерева. Гури-ма полулежала, обложенная подушками, а на ее шее судорожно пульсировала синяя жилка. Она не пыталась сесть и не плакала — она была умной женщиной и понимала, что должна сберечь свои силы для более важных вещей. Когда она говорила, ее голос напоминал звук рвущегося шелка. Какие слова Гури-ма подбирала, чтобы признать свое поражение и страх, развенчать все свои мечты о будущем Анджу? Я не знаю.

Когда Анджу наконец вошла, пошатываясь, в комнату, я спросила, всё ли с ней в порядке, а она начала истерически смеяться — долго, то громче, то тише, пока я, боясь, что кто-нибудь услышит ее смех и войдет к нам, не зажала ей рот ладонью.

Наконец Анджу затихла, изредка вздрагивая. Я уложила ее в постель, и она повернулась на бок, чтобы я могла лечь с ней рядом — так, как мы часто делали в детстве. Я легла, накрыла нас обеих покрывалом и гладила Анджу по голове, пока она хоть немного не расслабилась. Уже почти засыпая, она тяжело вздохнула и сказала:

— Помнишь, как я смеялась над словами Пиши? Только что я поняла — зря.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я глухим от страха голосом.